Научи меня мечтать!

Если б только вдруг вы набрались достаточной наглости и решили бы попробовать и на следующий день отлынивать от работы, надеясь, что все проверки благополучно миновали вчера, то он бы опять заявился к вам и, продолжая тактично улыбаться, сказал бы безупречно вежливым и благожелательным тоном, примерно следующее: «Мистер или миссис — тут он бы обязательно обратился к вам по имени[26]! Я понимаю, как тяжело порой выполнять поручения и задания, понимаю, что отдых требуется всем.[27] Именно поэтому у вас есть обеденный перерыв, у вас есть выходные и многое другое… и я даже готов идти на уступки и даю вам право заниматься посторонними делами в рабочее время — но только не более получаса в день, в случае если у вас имеются невыполненные поручения. Поправьте меня, пожалуйста, если я ошибаюсь, но, кажется, вы не занимаетесь своей работой уже 47 минут. Это слишком много! Вы слишком отвлеклись! Сначала поручения — затем все остальное! Если вы выполните все свои поручения, то до того момента, как у вас появятся новые, вы имеете полное право использовать свободное время так, как вам угодно! Но, как я уже сказал, только когда у вас не останется никаких поручений. Сейчас же — нельзя! Не отвлекайтесь пожалуйста! Мы все-таки представители Администрации, одним этим стоит гордиться! Помните же об ответственности! Это уже второй случай за неделю! С сожалением вынужден сообщить, что если подобное повторится в ближайшие две недели, нам, в соответствии с разделом пять, главой четыре, пунктом два трудового договора, придется отстранить вас от занимаемой должности. Надеюсь, вы оправдаете наше доверие и подобного больше не повторится!». Все это он сказал бы очень быстро, без всяких отрицательных эмоций и даже без осуждения[28], но настолько неумолимо и твердо, что вам бы точно стало понятно, что так оно и случится, и уж в ближайшие три недели вы бы точно работали не покладая рук.

Затем он бы конечно добавил тоном более теплым: «Может быть, вам требуются дополнительные разъяснения, указания, какая-либо помощь с моей стороны? Я к вашим услугам!». И, вне всякого сомнения, если бы вы только изъявили желание, он с большим удовольствием и, что замечательно, всегда исчерпывающе точно, предельно понятно и доступно рассказал бы вам все, что требуется для выполнения задания, и ответил на все вопросы, какие только вы бы оказались в состоянии сочинить. И только после того, как вы уверили бы его в том, что все поняли, оставил вас с вашей работой в покое и поспешил бы куда-нибудь еще. Стоит полагать, очень довольный и с чувством выполненного долга. Хотя… кто его знает, что он там почувствовал бы? Да и разве ж было бы вам, занятым работой, теперь до этого дело?

Вряд ли.

Но было в его отношении к подчиненным и что-то несомненно приятное, а именно: он никогда не выделял любимчиков, а относился ко всем ровно, спокойно и справедливо. Впрочем, это не означало, что он никогда не поощрял особо отличившихся в выполнении какого-нибудь очередного проекта, пусть даже они находились на самых низких ступенях служебной иерархии. Оставалось только диву даваться как он мог узнавать об их заслугах — но факт был налицо: он ни разу не прогадал с назначением премий — именно это объясняли коллеги награжденного своему непосредственному начальнику, которому порой выбор Элроя казался более чем странным и который охотнее бы передал премию тому, кто больше говорил и был на виду (а это, заметим, далеко не всегда означает то же, что «делал и работал»). Очевидно, мистера Макинтоша в заблуждение подобные вещи ввести не могли. И своим непосредственным подчиненным он также назначал премии по их заслугам в работе, а не по болтологии в кабинете начальника. Так что довольно скоро к нему совершенно перестали подлизываться, ибо бессмысленно это было. С таким-то холодным ко всяким комплиментам в собственный адрес лбом только и остается действительно работать.