Научи меня видеть ночью (СИ)

— Будто на царской перине.

В открывшейся её зрению долине расположились шатры, палатки и парочка хижин. Вдали шелестели чужие голоса, вплетаясь в гул поднимающегося ветра, несшего запах разнотравья, воды и дыма. От последнего сжался желудок.

— Александр! — крикнул чей-то детский голос. — Александр вернулся!

Лагерь ожил в одночасье. К ним приближались два огонька зажженных факелов и как минимум пять детей. Её затошнило, когда наперебой зазвучали разные голоса, все до одного обращённые к её спутнику. Кажется, его здесь любили. Алина внутренне похолодела: что-то позволило ей заглянуть за ширму уже прожитых Дарклингом веков, она ожидала узреть его прошлые злые замыслы, но натыкалась на непреложную истину: чудовищами не рождаются, а становятся.

— Ты привёз что-нибудь из города?

— Это еда? Скажи, что еда, я устал есть селёдку.

— Скажи, что это книги!

— Нет, к сожалению, ни то, ни другое. Это Алина. И я бы хотел, чтобы вы были вежливыми с ней, — спрыгнув с коня, ответил парень и протянул руку, выводя из прострации.

«Может, научишься чему от них», — шепнул он ей, задев ухо губами, когда помогал сползти с коня и не споткнуться об собственные ноги в полутьме. Дети настороженно замерли, кто-то ахнул, но смолчал, даже если на её счёт у него имелись не самые лестные комментарии. Отчасти Алина была согласна: чем худая шуханка лучше книги или еды? Абсолютно ничем.

Из тьмы выступили три женщины, одну из которых Старкова знала слишком хорошо. Как свою наставницу. Однако Багра словестно не отбрила ничьих перешептываний, ни кинула Алине в лицо что-то вроде «Чего пялишься, маленькая заклинательница?», а провела ладонью по щеке Александра (чисто материнский жест, заставивший сердце Алины споткнуться и почти жалобно сжаться, знали бы они, где окажутся спустя столетия, что от таких семейных нежностей не останется ничего, кроме праха и сожалений), заглянула в глаза и на миг — всего на краткий миг замерла, как человек, поражённый молнией.

Голос Багры твёрдый, как алмаз, прошил её насквозь, а глаза — упаси святые — глаза, будь у них такая способность, уже бы давно умертвили Старкову, нелепо переступающую с ноги на ногу, но вместо этого пригвоздили к земле. Метафорически говоря, небезыствестным разрезом.

— За мной, мальчишка.

Ей захотелось съёжиться или выкрикнуть: «Это вы отправили меня подальше от дворца и от своего сына! Я здесь не причём!», но сложилось впечатление, что ей тут же прилетит по пальцам, хотя ни трости, ни другого инструмента для увечий при себе женщина не имела. Возможно, она ещё не отказалась от силы и вдали от людей да и гришей призывала свои тени, потому что молодое, слегка тронутое морщинами, лицо говорило красноречивее своей хозяйки.

Два других силуэта принадлежали молодым девушкам, чуть старше её. Первая, с маленькими косичками у лица, с золотой кожей, с интересом поглядывала на Алину.

— Позаботься о ней, — попросил её Александр, растворяясь во тьме вслед за матерью, даже не обернувшись.

— To će biti zabavno{?}[Это будет забавно], — отозвалась девушка, хитро улыбнувшись, и продолжила на равкианском. — Меня зовут Пажа, а тебя?

Кажется, у неё был характер Жени, глубокий голос и тёплые глаза. Воспоминания больно кусались, и Алина, желая отделаться от них и не проводить ненужные параллели, зябко потёрла ладонями плечи. Ночной холод пробирал до костей, хоть и стояло лето, в этих местах даже оно не знавшее милосердия.

— Yoni shevrati{?}[Она невежда], — насмешливо лязгнул голос непредставленной рыжеволосой красавицы, стоящей поодаль, уверенной и язвительной. Она явно не имела сулийских корней, об этом кричали её холодно-белая кожа и рыжие волосы, но говорила она на языке кочевников блестяще, без акцента.

— Не обращай на неё внимание. Фрея — собственица и не любит чужаков.

Опыт общения с Назяленской подсказывал, что с Фреей они не поладят. Та хмыкнула, оценивающе оглядев её с ног до головы, и ушла, напоследок тряхнув замысловато заплетёнными алыми волосами. В отсветах факелов они напоминали золото, залитое кровью. Перед глазами вспыхнуло поле, усеянное трупами гришей, догорающие угли и оседающий пепел. Внутри разгоралась злость, а ещё пустота и вина из-за беспомощности, из-за собственной бесполезности перед жестокостью мира. Не она ли, эта беспомощность, взрастит то уродливое, изувеченное подобие милосердия в Дарклинге? Коим станет тот парень, что прижимал её дрожащие из-за слёз плечи к своим, шептал слова успокоения и целовал её в макушку по наитию?

— Я бы ушла, — сглотнула устало Алина, морщась из-за боли в глазах, — но мне некуда пойти.

— Как и всем здесь. Что ты призываешь? — поинтересовалась Пажа, ведя их через поселение к небольшому шатру.

— Пламя.

Ложь к концу тяжёлого дня слетала с губ с завидной регулярностью и пугающей лёгкостью.

— Почему же ты не согреешь себя?

— Меня бьёт дрожью по другой причине.

°°°