Научная объективность и ее контексты

Для преодоления этой трудности было предложено несколько решений (одно из них, например, предлагало изменить онтологическую базу семантики, введя для интерпретации предикатов вместо обычных множеств «нечеткие множества»). Мы не собираемся представлять здесь эти решения, ограничившись только упоминанием решения, которое сохраняет обычный теоретико-множественный базис, но приписываем предикату не множество, а класс множеств. Это дает возможность ввести понятие приблизительной истинности предложения, требующего, чтобы предложение было «истинным» в некоторой «структуре», принадлежащей некоторому классу структур, а не единственной определенной структуре.

Мы не будем продолжать приводить примеры, а заметим, что предлагавшиеся решения проблемы приближенной истинности (или «частичной истинности», как ее иногда называют) не расходятся с общим понятием истинности, а на самом деле предполагают его и, более того, пытаются помочь ему работать в тех случаях семантической неоднозначности, в которых оно, как предполагалось, не работает[401].

8.1.2. Научные предложения не истинны и не ложны, а только более или менее вероятны

Этот тезис стал популярным после уже упомянутого «кризиса» научной несомненности в начале XX столетия, усиленного знаменитой «вероятностной» интерпретацией квантовой теории, разработанной после 1927 г. В результате он иногда представляется как выражающий квинтэссенцию современной науки (особенно физики) в популярных, а иногда и профессиональных, описаниях ее. Однако два упомянутых здесь исторических обстоятельства лежат в основе двух разных понятий вероятности, ни одно из которых, однако, не имеет отношения к истине как таковой[402].

Первое понятие вероятности можно назвать в каком-то смысле противоположным понятию несомненности, а не истинности, поскольку после кризиса «классической» науки Нового времени под вопрос была поставлена не наша возможность получать истинное знание о природе. Речь шла о том, что, хотя мы можем де-факто получать такое истинное знание, мы никогда не можем быть уверены, что то или иное конкретное предложение или теория истинны. Следовательно, все, что мы можем сделать – это сказать, что мы (учитывая и теоретическое, и практическое поведение конкретного предложения или теории) имеем более или менее высокую степень доверия к ним, и оценить их в лучшем случае как высоко «вероятные».

Нельзя, однако, упускать из виду, что этот способ использования понятия вероятности – не тот, который принят в самых точных контекстах, где вероятность обычно приписывается не предложению, а событию. В них, как мы только что подчеркнули, вероятность интерпретируется как степень уверенности. Поэтому она выступает как эпистемическое требование, а не как семантическое требование, такое, как истинность. (Согласно нашей терминологии мы должны сказать, что истинность – апофантическое требование, но различие сохраняется, даже если мы прибегнем к более свежей терминологии.) Собственно говоря, мы можем вполне верно перевести предполагаемое «вероятностным» высказывание следующим образом: «Предложение само по себе либо истинно, либо ложно, но наша степень уверенности в его истинности может быть только более или менее высокой, но никогда не полной». Поэтому ясно, что этот первый смысл вероятности оставляет истинность научных высказываний и теорий в неприкосновенности[403].

Рассмотрим теперь «вероятностную» интерпретацию квантовой теории, впервые предложенную Максом Борном, которая стала «официальным» способом трактовки этой теории для значительного большинства ученых. Чтобы сжать значение этой интерпретации до непосредственно понимаемого (хотя и чересчур упрощенного) высказывания, мы можем сказать, что согласно ей мы никогда не можем утверждать, например, что электрон в определенное время окажется в определенном положении х⁰, но можем только указать определенную вероятность того, что это событие произойдет. (Более строго мы должны были бы сказать, что онтологически это вероятно только до некоторой степени.)

Мы не хотим обсуждать здесь, является ли это правильной или единственно возможной интерпретацией уравнений квантовой теории. Но мы допустим, что это так, и заметим, во-первых, что понятие вероятности употребляется здесь в стандартном онтологическом смысле, т. е. как вероятность того, что некоторый электрон занимает во время t⁰ положение х⁰. Но что теперь можно сказать об истинности? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны учесть, истинность какого предложения ставится под вопрос; и здесь мы должны быть аккуратны и открыто признать, что речь идет не о самом материальном предложении, а о том, что это предложение говорит, т. е. о его пропозиции, как мы уже подчеркнули в предыдущем разделе.