Научная объективность и ее контексты

Мы утверждали, что каждая научная дисциплина, каждая ветвь отдельной дисциплины и каждая линия исследования в пределах отдельной ветви определяются выбором некоторых ограниченных и во все возрастающей степени специализированных «точек зрения», с которых исследуется реальность, так что область дискурса каждого научного исследования полностью очерчивается определенным множеством предикатов, эксплицитно выражающих данную точку зрения. В нашей трактовке исторической детерминированности и герменевтического измерения науки мы также признали, что не только эти точки зрения, но и операциональные критерии референциальности «релятизивированы» к наследию идей, фоновому знанию и технологическим и материальным условиям, окружающим науку в данную эпоху. При этом мы уделили подобающее место законным тезисам социологической доктрины. Тем не менее мы также детально проанализировали онтологическую независимость референтов, а из этого следует, что реальность (даже на которую ссылаются («referred») и которая является предметом интенции (intended)) не конструируется, а познается через имеющиеся когнитивные инструменты. Другими словами, было бы очень наивно сказать, например, что цвета и формы вещей конструируются нашим чувством зрения, а не познаются через это чувство (так что слепые люди, к несчастью, лишены такого доступа к этим атрибутам вещей). Аналогично мы можем без всяких проблем допустить, что некоторые конкретные черты данного языка или некоторые абстрактные понятия, включенные в интеллектуальное наследие данной культуры, и т. д., объясняют формы выражения знания в ней и даже «знания» реальности. Но это означает только, что эти когнитивные орудия дают людям возможность исследовать аспекты и атрибуты реальности, делающиеся доступными благодаря таким орудиям. Отсюда не следует автоматически, что другие культуры не могут воспользоваться другими орудиями для исследования других, столь же релевантных аспектов реальности, ни что они были бы полностью лишены возможности познать известные нам аспекты, прибегая (быть может, менее эффективно) к частично другим орудиям.

Выстроенный нами дискурс о сравнимости, дополнительности, совместимости и несравнимости различных научных объектификаций применим здесь естественным образом, с подчеркнутыми нами реалистическими следствиями. Мы хотим добавить только одно фактическое соображение. Наука показала себя самым мощным межкультурным дискурсом, который могло создать человечество, дискурсом, который может быть понят и проверен людьми, принадлежащими к культурам и обществам, максимально удаленным друг от друга. Это возможно потому, что фундаментальной характеристикой науки является интерсубъективность, существующая не только между отдельными учеными, но и между сверхиндивидуальными сущими, какими являются общества и культуры. Кстати, этим объясняется, почему основатель социологии знания (Маннгейм) исключил точные науки из области приложения своих теорий.

Если без предрассудков посмотреть на доктрины социологов науки, можно увидеть, что их эпистемологический релятивизм зависит от недостаточно четкого различения когнитивных и практических аспектов социальной вовлеченности науки. Мы исследуем этот вопрос, рассматривая культурные контексты, в которых возникло это смешение.

9.1.3. Проблема нейтральности науки

Концепция науки как социального продукта была существенно поддержана в 1950-е и 1960-е гг. диспутами по поводу «нейтральности» науки, поскольку эта концепция составляла общую рамку практически для всех позиций, отрицавших эту нейтральность. Вплоть до середины XX столетия наука рассматривалась как область бескорыстного, беспристрастного и объективного поиска истины и надежного знания, неподвластного внешним влияниям и давлению, нечувствительным к идеологическим конфликтам, готового помогать человечеству, предлагая ему эффективные орудия для решения всякого рода проблем. Не считалась наука ответственной и за морально негативные (или позитивные) применения, которые люди давали ее открытиям.

Однако после Второй мировой войны многие люди начали подчеркивать, что морально негативные применения науки стали на самом деле довольно обычными, что влияние на научные исследования разного рода «властей» стало не пренебрежимым, а также что происходящий сам собой рост науки и технологии готов был производить, более или менее автоматически, нежелательные и даже ужасные последствия, лишь предварительными признаками которых были загрязнение окружающей среды и другие экологические бедствия. Поэтому казалось очевидным, что с учетом этих фактов наука не может оставаться беспристрастной и «нейтральной».