Научная объективность и ее контексты

Вопрос об интеллектуальном интересе заслуживает некоторого дополнительного рассмотрения. «Сверхчувственное интересовало людей» не только по интеллектуальным причинам, но особенно по экзистенциальным причинам, поскольку признание или непризнание существования измерений реальности, выходящих за пределы материального мира нашего земного существования, может иметь большое влияние на смысл жизни человека. Тот факт, что Бог может существовать и быть творцом и регулятором вселенной, как и человеческого существования; тот факт, что человеческая природа может находиться на более высоком онтологическом уровне, чем чисто животная жизнь; тот факт, что возможно продолжение нашего существования после нашей биологической смерти – все это, например, вопросы, на которые утвердительно отвечали все известные нам культуры во все исторические времена. Из признания таких сверхчувственных реальностей были сделаны некоторые выводы относительно правильного образа жизни, которому люди должны следовать, если хотят действительно спасти себя в радикальном смысле – не растратить впустую свои собственные жизни. Религии в типичном случае брали на себя задачу дать некоторого рода «описание» сверхчувственного и сформулировать обряды, правила и предписания для людей, следуя которым они могли бы поставить себя в правильные отношения с этой вышней сферой. И описания, и предписания, предоставляемые религиями, основаны не на интеллектуальных аргументах, а на рассказах и откровениях, принимаемых на веру. Преимущество веры (для тех, у кого она есть) состоит в том, что она дарует несомненность, а это имеет первостепенное значение во всех жизненно важных вопросах. Никто на самом деле не готов «играть в свою жизнь гипотетически», но каждый хочет быть абсолютно правым, когда на кону его собственная жизнь. Причаститься вере (будь то религиозной, политической или просто спонтанно человеческой), следовательно, практически эффективный способ достичь того, что мы могли бы назвать «экзистенциальной безопасностью». Однако сомнение может атаковать веру и побудить людей подвергнуть ее более или менее критическому рассмотрению. Это рассмотрение может касаться не только правдоподобия рассказов или откровений, содержащихся в вере, но даже и общих взглядов, в соответствии с которыми предполагается существование сверхчувственного и его основные характеристики. Усилие прояснения и устранения таких сомнений требует интеллектуального предприятия, основанного на свидетельствах и аргументах, специально предназначенных для проблемы сверхчувственного, и это и есть та глубокая экзистенциальная мотивация, которая поддерживает метафизику в ее втором и более специфическом смысле (соответствующем функции предоставления «концептуального пространства» и «логического оправдания» веры в сверхчувственное).

Рассматривая эту мотивацию, мы легко можем понять некоторые различия с наукой. В то время как мы можем охарактеризовать интеллектуальную установку науки как любопытство в высшем смысле открытого интереса, исследование сверхчувственного мы скорее можем назвать интеллектуальной заботой. Действительно, каждый человек чувствует, что его жизнь не «стоит на кону», если ему случится ошибиться в каком бы то ни было научном вопросе и он не будет ощущать экзистенциальной опасности, признав, что верность любого научного высказывания, как мы видели, «относительна» и «опровержима». Но многие ощущают, что быть правым или ошибаться в вопросе о сверхчувственном может повлечь за собой выигрыш или потерю в фундаментальной ценности его существования. Вот почему метафизику характеризует фундаментальное стремление к несомненности и абсолютности, тогда как наука (в современном смысле) отказалась от этого притязания. В этом основная причина того, что наука не имеет возможности предложить знание, подходящее для решения экзистенциальных проблем (что выражено также в знаменитом высказывании Витгенштейна: «Мы чувствуем, что даже если все научные проблемы будут решены, ничего не будет сделано для фундаментальных проблем человека»). Если дела обстоят так, было бы, конечно, произволом не только объявить «псевдопроблемами» те, которые наука не может решать, но также и догматически отрицать, что другие роды познания, отличные от науки (и в частности, не разделяющие ее характера объективности), могут быть способны заниматься этими проблемами. Сам Кант, в конце концов, разработал сложный рациональный дискурс, узаконивающий метафизические тезисы о сверхчувственном на основе моральных аргументов.