Научный баттл, или Битва престолов: как гуманитарии и математики не поделили мир

Хотя я и защищаю естественные науки, мне придется констатировать: более «добротные» ссоры и споры выходят между эстетами. Или не так? И впрямь удивительно, как мало вражды таят дисциплины, которыми я занимаюсь, во всяком случае к такому выводу подводят историки науки. Сложно вообразить себе всплывающее окно с заголовком «Услышав такое, всхлипнул бы даже Галилео Галилей», обещающее в один клик привести пользователя к перечню из семи самых ядовитых комментариев физиков. Найти что-то похожее и вправду очень сложно. Книги сообщают о подтвержденных открытиях, неверные же расчеты и ненадежные эксперименты оказываются на дне полноводной Леты. Но высокая культура спора — это все же сильная сторона естественных наук. Разумеется, многие с бо́льшим удовольствием наблюдали бы за тем, как соперники поливают друг друга помоями: чем больше грязи и пошлости, тем интереснее. Но ведь с прагматической точки зрения, лучший научный спор — тот, который к чему-то ведет и по итогам которого каждый из участников получает наилучший из возможных результатов — научную истину. Только так и могут проходить подлинные научные исследования. Пока гуманитарии догрызают ухо Майка Тайсона, физики ведут бой в джентльменской манере Генри Маске[25]: безупречная техника, чистые короткие удары. И коль скоро правоту определяют результаты эксперимента, тем, кто оказался не прав, остается лишь укрыться в душевой.

Пятый раунд

Вопиющие заблуждения

Человеку (не) свойственно заблуждаться

История науки сохранила память об изобретениях — физических и метафизических, — которые не сработали и не пригодились. А гуманитарии с большим удовольствием исследуют идеи ушедших времен. Представители естественных наук, быть может, не могут удержаться от восклицания: «Но у вас на уме ведь только слова и идеи. На что они вообще влияют?» Все, однако, не так просто. Идеи, как ни крути, могут быть очень опасны, особенно если они идут вразрез с другими устоявшимися идеями и представлениями.

В большей степени это относится к «неудобным» гениям и исследователям — они чрезвычайно пострадали от своих же мыслей. Галилео Галилею (1564–1642) не повезло особенно, поскольку его учение о гелиоцентрической Вселенной пришлось не ко времени и не ко двору. Галилео, итальянец по происхождению, был, что называется, универсальным человеком: как рыба в воде он чувствовал себя и в математике, и в философии. Любой тренер здесь обратит внимание на такое обстоятельство: включение Галилео в обе команды — сомнительное решение. Пришлось предварительно поспорить: у кого больше прав на этого игрока? И мы приняли решение посмотреть на проблему не слишком строго: математики выпросили его для другого боя (уж что-что, а уговаривать они умеют), и в предстоящем поединке этот уважаемый господин будет прикрывать наш фланг.

Но вернемся к несчастьям синьора Галилея. В Италии его времени невообразимым и возмутительным казалось предположение, что Земля с людьми на ней, этими существами, венчающими творение, может вращаться вокруг чего-то еще, как утверждал ученый. Церковь преследовала его так рьяно и была так беспощадна, что в конечном итоге Галилей все же поддался давлению инквизиции и отрекся от своего учения. Его обвинили в ереси и заключили под домашний арест. И только в 1992(!) году папа Иоанн Павел II официально признал, что Галилей был прав, защищая коперниканское учение.