Наука удовольствия: почему мы любим то, что любим

Глубинная реальность с точки зрения религии отличается от глубинной реальности науки. Прежде всего, наука говорит нам (как выразился однажды физик Стивен Вайнберг), что вселенная бессмысленна. Ее не интересуют наш успех или счастье, она не дает моральных советов. Напротив, глубинная реальность религии полна смыслов, касающихся морали и любви. Кроме того, хотя наука может кое-что рассказать нам о глубинной реальности (например, при помощи микроскопов) и позволяет иногда даже манипулировать ею (например, с помощью сплайсинга генов), шарм религии сильнее, поскольку та дает инструменты, работающие на уровне опыта.

Такова одна из функций ритуалов. В некоторых ритуалах глубинная реальность — сверхъестественное — может каким-либо образом проявляться, воплощаясь в ритуальных предметах: например, в ходе евхаристии вино и облатки становятся кровью и телом Христа. (Вальтер Беньямин и Эллен Диссанаяке доказывали, что это процесс, похожий на создание произведений искусства.) В ходе молитвы, медитации или другого трансцендентного личного опыта можно напрямую связываться с этой глубинной реальностью. Такой опыт может иметь огромное значение.

Институты религии и науки существуют отчасти для того, чтобы удовлетворить интерес людей к трансцендентному, но интерес этот предшествует появлению таких институтов. Для ритуалов не нужна религия — дети

Пер. В. Малахиевой-Мирович и М. Шик.

могут изобретать их спонтанно. Какие-то из них могут строиться на ассоциативных механизмах (я победил в игре в мяч, когда носил свои “счастливые” носки, теперь я надеваю их на каждую игру), другие могут отражать глубокую систему верований. Фольклористы Питер и Йона Опи, изучившие мировоззрение тысяч детей, заключили, что потребность в создании таких ритуалов — часть человеческой природы и что у детей “есть врожденное представление: порядок наших судеб определяется не только тем, что лежит на поверхности”.

Точно так же не нужно быть ученым, чтобы интересоваться, из чего сделаны вещи и откуда они происходят. Психолог Элисон Гопник выдвигает убедительный аргумент: ужасное поведение детей в двухлетнем возрасте может объясняться безумным любопытством малышей, которые ставят над миром эксперименты, делая что-то с людьми и предметами и наблюдая за результатами. И в возрастной психологии есть общее течение, начатое работами психолога Сьюзан Кэри, в рамках которого когнитивное развитие детей рассматривается как аналогия научного прогресса.

Критик может, однако, задуматься, насколько эти дорелигиозные и донаучные побуждения отражают эссенциализм в полном смысле слова, а не более общее желание детей манипулировать миром и понимать его. Я сам об этом задумываюсь. Меня убеждают данные экспериментов, приведенные в главе 1, что даже дошкольники — прирожденные эссенциалисты, поскольку они неявно уверены, что у категорий и индивидуально определенных объектов есть скрытые, незримые сущности. Но есть ли у них желание вступить в контакт с этими сущностями? Приносит ли им эссенциализм удовольствие? Думаю, нам рано об этом судить.

С взрослыми дело обстоит яснее. Даже те, кто явно отвергает религиозные убеждения, проявляют интерес к трансцендентному. Они не закрывают глаза на притягательность глубинной реальности, но реагируют на нее вне рамок организованной религии. Рассмотрим взгляды некоторых современных атеистов. Я упоминал о книге Ричарда Докинза, где говорится о трансцендентной привлекательности научных изысканий. Сэм Харрис известен своими нападениями на монотеизм, но он большой поклонник буддизма и описывает его как “самую полноценную из имеющихся у нас методологию раскрытия подлинной свободы сознания, не отягощенной никакими догмами”. И Кристофер Хитченс, автор книги “Бог не любовь” (God is not Great), писал о важности “сверхчувственного” — под которым обычно подразумевается опыт контакта с божественным — и утверждал, что его можно испытать, не имея веры в сверхъестественное. Он выдвигает мысль, что люди полагаются на сверхчувственное и трансцендентное, и говорит, что не стал бы доверять никому, у кого таких чувств нет.

Даже самые твердые рационалисты, следовательно, разделяют эту жажду трансцендентного. Если вы ищете индивидов, не обладающих ею, то вы, возможно, ошиблись биологическим видом.

Благоговение

Опыт трансцендентного может быть связан с поразительной (и недостаточно осмысленной) эмоцией — благоговением.

Много что может вызвать благоговение. Психолог Дахер Келтнер отмечает, что классические случаи — это столкновение с божественным. Знаменитый пример: обращение апостола Павла по дороге в Дамаск. Подробнее такая ситуация описывается в “Бхагавадгите”. Герой Арджуна спрашивает Кришну, может ли он увидеть “единый мир, движущееся и недвижное”, и тот дает ему “божественное зрение”. Арджуна видит “всех богов и сонмы различных существ... и всех провидцев, и божественных змиев”, и “свет тысячи солнц”, и бесконечность: “Возрадовался я, узрев не виданное прежде, но и преисполнилась душа моя страхом”*. Это и есть благоговение.