Наука удовольствия: почему мы любим то, что любим

Этот аргумент верен и в более общем смысле. Дэниел Бергнер, изучавший людей с необычными сексуальными желаниями, интервьюировал одного мазохиста, человека лет сорока пяти, который оставил работу на Уолл-стрит, чтобы проводить больше времени с детьми. Интервью проходило в салоне женщины-доминатрикс, а собеседник Бергнера был привязан к рабочему столу и одет в костюм из латекса и маску — открытым был только его рот. К основанию его пениса было прикреплено кольцо, подключенное к небольшому аппарату. Доминатрикс настроила аппарат так, чтобы при звуках речи он бил мужчину током, что делало Бергнера соучастником пытки. Но когда Бергнер осторожно спросил мужчину о его детском опыте, тот стал отрицать свою необычность: “Меня никогда не насиловали карлики-гомосексуалисты. Разве это такой уж чудной подход к жизни? Посмотрите на человека, который купил мяч Марка Макгуайра за три миллиона долларов. Ну, и кто из нас чудной?”

Я думаю, оба они довольно-таки чудные. Но все же никто из них не действует ошибочно ни в каком смысле.

Можно представить животных вроде нас, у которых мозг запрограммирован иначе: они не прирожденные эссенциалисты и потому равнодушны к природе вещей. Такие существа не могли бы испытывать многие из наших удовольствий. Они бы с радостью меняли драгоценные обручальные кольца на их дубликаты. Они бы не собирали автографы и сувениры, а их дети не испытывали бы привязанности к успокаивающим вещам. Они бы не получали того же удовольствия от искусства, художественной прозы и даже мазохизма, потому что им бы не было дела до человеческого акта творения, лежащего в основе этого опыта. Такие индивиды не были бы умнее или глупее нас — они просто были бы другими.

Есть широкое пространство для суждений. Проблема не в том, верно или неверно это, рационально или иррационально, а в том, правильно это или неправильно. Некоторые удовольствия аморальны. Некоторые влекут человеческие страдания. Даже если нет ничего неразумного в сексе с маленькими детьми, это аморальное удовольствие, которое должно осуждаться. Если ваша любовь к еде побуждает вас уничтожать собственное тело или забирать что-то у других, то вы чревоугодник, и это также предосудительно.

Иногда наш эссенциализм побуждает нас поступать безнравственно. Мы обсуждали подобные случаи, вроде убийства детей ради их мяса или одержимости женской девственностью.

Эссенциализм также может вызывать навязчивые мысли по поводу материальных вещей и побуждать нас игнорировать потребности реальных людей. Роберт Франк, Ричард Лэйярд и другие экономисты доказывали, что пристрастие к роскоши имеет свою цену и для общества, и что обществу было бы лучше, если бы такие покупки блокировались или осуждались. Философ Питер Сингер сформулировал эту мысль резче. Он обратил внимание на моральные проблемы, которые возникают, когда мы тратим деньги на дорогую одежду и машины вместо того, чтобы спасать голодающих детей. Если мы не были бы эссенциалистами, мы ценили бы определенные материальные вещи гораздо ниже, а людей, возможно, несколько выше. Такова цена нашего удовольствия.

Поиски сути

Нередко люди утверждают, что дорогая бутилированная вода просто вкуснее воды из-под крана или что оригинал Шагала выглядит лучше копии: мол, знающий человек сможет различить. В таких случаях мы не понимаем глубину своего удовольствия.

В других областях, однако, мы вполне осознаем свой интерес к сущностям. Этот интерес проявляется в любопытстве, которое многие испытывают к замыслу художника или рассказчика и, в частности, к тому, настоящая ли это история или выдуманная. Он проявляется, когда мы влюблены и у нас роман. Некоторым из нас очень интересно, сколько человеку на самом деле лет (в отличие от того, на сколько лет он выглядит) или использует ли он пластическую хирургию, ботокс, пересадку волос, и так далее. В целом попытки скрыть то, что мы считаем настоящей личностью, часто тревожат нас с моральной и эстетической точки зрения, и это отражается в том беспокойстве, которое у нас вызывают различные физические и психологические усовершенствования.

Или возьмем притягательность природы. Мы платим за то, чтобы жить ближе к океанам, горам и лесам. Квартира в Манхэттене с видом на Центральный парк стоит куда дороже квартиры, окна которой выходят на противоположную сторону. В офисных зданиях есть атриумы и оранжереи. Мы дарим цветы больным и любимым. Смотрим “Энимал плэнет” или “Дискавери”. Мы держим дома животных, представляющих собой странную комбинацию искусственных объектов (ведь собак и кошек выращивали, чтобы они стали компаньонами людей), суррогатов человека и проводников в природу. И многие из нас стремятся сбежать из искусственной среды обитания, когда только возможно — мы ходим в походы, катаемся на каноэ или охотимся.