Нуада сидел на каменном холодном полу, вновь и вновь вспоминая, как слезы скатывались по бледным щекам его сестры, когда он грубо и резко входил в нее, не взирая на невинность и чистоту принцессы. Эльф снова и снова возвращался мыслями в тот момент, воскрешая в голове образ Нуалы, которая просила, умоляла его не делать ей больно, остановиться, но он не послушал, не внял ее словам.
Нуада вспоминал, как любимая сестра, его единственная и самая дорогая сердцу ценность, пыталась подстроиться под грубые движения ослепленного ревностью любовника, чтобы хоть как-то облегчить боль и неудобство. Эльф многие столетия желал владеть Нуалой, однако он всегда думал, что момент их первого соития будет самым прекрасным и сокровенным для них обоих: король представлял, как он будет нежно оставлять почти невинные поцелуи на теле сестры, как их губы сольются в страстном и таком желанном поцелуи и как он станет с ней единым целым.
Нуада хотел разделить с принцессой свое наслаждение, открыть ей душу, чтобы она чувствовала то же, что и он. Эльф желал забрать у сестры часть боли и страха, чтобы ей не пришлось испытывать дискомфорт и напряжение. Однако мечты Нуады слишком отличались от жестокой и черной реальности, в которой попросту не было места нежности, любви, чистым и прекрасным чувствам. В настоящей жизни этого не существовало.
Вместо любви — всепоглощающая похоть, вместо нежности — насилие и боль, вместо чистых и прекрасных чувств — недостойная и опасная одержимость.
Нуада попросту не мог понять, когда одно заменило другое, сделав его чудовищем не только в глазах сестры, но и в собственном представлении. Эти мысли не давали эльфу покоя, они, словно кинжал, вонзались в мужское сердце, принося невыносимые мучения и безмерную боль.
И Нуада несколько раз за ночь думал о том, чтобы навсегда оборвать свою ничтожную и ужасную жизнь. Однако единственной причиной, заставившей короля отбросить столь страшные и неправильные мысли, было осознание того, что он никогда не имел никакого права на подобный поступок: эльф не смел эгоистично и подло распоряжаться судьбой невиновной в его безумии сестры.
Именно поэтому Нуада, опустошенный и убитый размышлениями о содеянном, беспомощно прижимался к холодной каменной стене, сдерживая крики: впервые за невероятно долгую жизнь он желал крушить все на своем пути, орать во весь голос, чтобы хоть как-то избавиться от переполняющих его чувств и эмоций.
Однако эльф не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его в подобном ничтожном, жалком и сломленном состоянии, ведь в глазах волшебных существ их лидер являлся сильным и непоколебимым воином. Какое бы разочарование им принесло осознание, что он — всего лишь живое создание, такое же, как и любое другое, у которого есть эмоции, переживания, душевные страдания и чувства. Нуада натужно усмехнулся, однако взгляд янтарных глаз остался полным боли и вины за собственное преступление.
«Она никогда меня не простит… Я уничтожил ее, уничтожил ту, которую долгие столетия видел не любовницей, но супругой своею. Она не простит одержимого чудовища, которым я стал…» — думал Нуада, чувствуя, как по телу пробежала волна холодного ужаса, заставившая эльфа вздрогнуть, прижав к себе колени.
Король на секунды посмотрел в окно и, заметив, что уже рассветало, горько и болезненно усмехнулся. Совсем скоро принц Акэл покинет его владения и даже не узнает, что произошло в эту ночь с сестрой эльфа, которого он долгие годы считал не только своим другом, но и примером для подражания и гордости.
«О, ты бы еще сильнее, нежели вчера вечером, разочаровался, Акэл, узнав, какого на самом деле монстра почитал все эти годы… Я готов был убить тебя из-за ревности, а ты даже не знал этого, продолжая наивно верить в короля Нуаду. Ты любил мою сестру, восхищался ею, а я, уподобившись грязному животному, изнасиловал ее, навсегда сломив.
И из-за чего? Лишь потому, что она старалась быть приветливой и вежливой с тобой, лишь потому, что с тобой ей было намного лучше и приятнее, нежели со мной…» — вел внутренний монолог эльф, пустым взглядом смотря в окно на алый рассвет, что становился более пастельным и нежным с каждой минутой, оповещая тем самым о приближении утра.
Нуада не знал, сколько еще времени он смотрел пустым и мертвым взглядом в окно, будучи погруженным в размышления об ужасном и непростительном преступлении, совершенным им же самим. Да, за свою длительную жизнь эльф совершил немало плохих и недостойных поступков, однако для него они не шли ни в какое сравнение с изнасилованием собственной сестры, которую он безмерно любил, которая была частью его самого.
От этих мыслей становилось еще больнее, а потому Нуада с силой сжал веки, надеясь отогнать их, избавиться от них раз и навсегда, как от ужасного кошмара. Однако это не удавалось эльфу, и он отрешенно продолжал смотреть на открывавшийся перед ним вид прекрасных лугов и лесов, думая о том, что это — его наказание, кара за содеянное, которую он обязан принять смиренно, согласившись со своей участью, как и подобает преступнику.