— Ты прекрасно знаешь, сестра, что я не просто люблю тебя, я одержим тобою, — горько усмехнувшись, проговорил Нуада, поднимая свои глаза на принцессу. — Уже много сотен лет это неправильное и недопустимое чувство, которое я, однако, питал к тебе, резало мои сердце и душу сильнее самого острого клинка, заставляя меня страдать, биться в агонии, ища пути избавления от него. Однако вскоре я понял, что невозможно избавиться от того, что является частью меня самого, и я смирился с его существованием. Через какое-то время ты узнала о моей к тебе любви, но сочла ее недостойной и неправильной, а потому отвергла меня… Прошли сотни лет, и судьба вновь свела нас вместе, и тогда я понял, что все эти годы любил и желал только тебя, ведь ты была не просто фейри, ты являлась частью меня самого. С самого рождения нас связывали самые прочные цепи, избавлением от которых могла стать лишь смерть… И что же в итоге принесла эта проклятая связь? — на этих словах Нуада глубоко вдохнул, сдерживая предательскую слезу. — Она превратила мою любовь в одержимость, в безумное и неправильное чувство, недостойное представителя королевской крови. Однако я уже ничего не мог с собой поделать, ведь был полностью отравлен. А когда я узнал о том мерзком водоплавающем, что посмел питать к тебе чувства, то меня обуяла безумная ревность, и я возненавидел его, и тебя, и себя… Мне казалось, что если удастся запереть тебя, заставив терпеть одиночество и боль, то ты поймешь, какого этого, быть брошенным теми, кого любил и ценил более всего на свете. Однако я вновь просчитался, наивно подумав, что этим помогу себе избавиться от одержимости, поглотившей меня в свои пучины. Моя любовь к тебе, Нуала, стала только сильнее, и я не желал, чтобы ты принадлежала кому-нибудь, кроме меня. И вот, к чему в итоге привела моя одержимость тобой, — на этих словах Нуада вновь усмехнулся, пустым и невидящим взглядом смотря на свою сестру, которая не отрывала от него своих глаз, полных невысказанных чувств, сожаления и боли.
— Я настолько обезумел, что даже не погнушался тем, чтобы силой взять тебя в этих самых покоях, наплевав на твои слезы и просьбы. Я — монстр, сестра моя, — в глазах Нуады стояли слезы, которые он более не мог сдерживать, даже несмотря на то, что такие же капли образовались и у Нуалы, впервые показывая его как эльфа, у которого есть душа, есть сердце, которое бьется в груди.
— И я прекрасно понимаю, что ты ненавидишь меня, презираешь и, что самое болезненное, боишься. И неудивительно почему… В любом случае, сестра моя, я более не имею права держать тебя, подобно цирковому зверю, в клетке, а потому ты свободна, — голос Нуады стал совсем бесцветным и отстраненным, а все его тело дрожало, — Я знаю, что не достоин просить прощения, поэтому не жду от тебя милости…
Нуала, слушая своего брата, не могла не испытывать противоречивые чувства, ведь даже несмотря на совершенное им преступление, она по-прежнему любила его, однако простить Нуаду значило смириться с политикой, которую он избрал для себя.
Фейри не желала, чтобы собственные чувства затуманили ее разум, вынудив принять неправильное и недостойное решение. С самого начала этого ужасного кошмара Нуала всей душой жаждала помочь человеческому роду спастись, и теперь наступил момент, когда она могла осуществить задуманное, сохранив жизни миллионам невинных людей.
Принцесса медленно встала с кровати и подошла к брату, который напрягся всем телом, устремив свой взгляд на сестру, что стояла теперь совсем близко, на расстоянии протянутой руки, и смотрела в его некогда полные уверенностью и гордостью глаза, в которых в этот момент сквозь слезную пелену отражались лишь боль и отчаяние.
Не зная, что сделать, Нуала аккуратно подняла руку и прижала холодную бледную ладонь к щеке Нуады, большим пальцем проведя вдоль линии церемониального шрама, этим нежным и чувственным касанием заставив эльфа с надеждой посмотреть на свою сестру.
— Если ты любишь меня, брат мой… Если действительно правдиво все то, что ты сказал, то поклянись мне, что уничтожишь эту проклятую Золотую корону, раз и навсегда, чтобы больше никто и никогда не смог восстановить ее, пробудив вновь Бессмертную Армию, — на этих словах Нуада отшатнулся от сестры, словно от прокаженного, которого неожиданно встретил в узком переулке.
— Ты хоть понимаешь, Нуала, чего просишь? — пораженный просьбой сестры, спросил Нуада, не веря в услышанное.
— Прекрасно понимаю, брат мой, в ином случае я не стала бы даже говорить об этом, — сохраняя уверенность и достоинство в голосе, ответила Нуала, гордо подняв голову.
— Неужели ты не понимаешь, сестра моя, к чему приведет то, о чем ты просишь меня? — с волнением и едва заметным ужасом спросил Нуада. — Люди, потерпевшие такие немыслимые потери, не простят нашему народу все разрушения и смерти. Узнав о том, что враги лишились своего главного оружия, они пойдут на нас войной и уничтожат всех, не оставив и мокрого кровавого места. Ты просишь меня предать свой народ? Предать подобных себе ради спасения людского рода?