Наверно это сон

Он согнул ноги и затаил дыхание.
Робкий конец ручки черпака
нащупал длинные, темные, ухмыляющиеся
губы-щель,
царапнул и, как меч в ножны, — вонзился! И он бежал! Бежал!

— Ничего? Да я ничего и не говорю. Но каждый раз, как я вижу симпатичную бабу, я хочу уложить ее в постель. И свою святую воду я могу высосать из молоденькой титьки! Вот какой я проклятый атеист! — говорил О’Туул, и все смеялись...

Бежал! Но не излился на него свет, не блеснуло невыносимое пламя.
Только глухой лязг железа остался в его ушах. Глухой и пустой.
Почти у двери пивной он остановился, зарыдал громко и обернулся...

— Кто бы мог подумать? — Билл Уитни снова поднимался по лестнице, — ей-богу, кто бы подумал? Пьяный? Не-е, в то утро он не был пьяный. Трезвый, как пастор. Может, это я был пьяный?

Как металлический флаг или
голова в шлеме, осматривающая камни,
тускло мерцающий черпак торчал,
наклонившись набок
между рельсами.

...Не вышло. Не вошел до конца. Не горит. Вернись...

Он повернулся медленно.
Никто не смотрит — скорее! Скорее назад!
Осторожно, на цыпочках подкрался он к черпаку, осторожно,
как будто от его шагов тот мог упасть.
И снова наклонился и протянул руку...

— Они продадут нас! — В трамвае на Авеню А голос бледного, в золотых очках, фанатичного гражданина прогремел над всеми другими звуками, перекрывая даже тоскливое пение "Откройте двери Христу", доносившееся из ближайшего парка. Это распевал хор Армии Спасении.

— Они продадут нас! — Над всеми звуками рос его голос: — В 1789, в 1848, в 1871, в 1905, Он, который должен что-нибудь спасти, снова сделает нас рабами! Или просто бросит нас, когда прокричит красный петух! Только трудящиеся бедняки могут освободить нас в день, когда прокричит красный петух!

Освободить черпак. Почти ощутимое
напряжение ужасной силы

— Ты, говорит, самое последнее трепло на земле...

охватило его руку сквозь
узкое пространство между пальцами
и черпаком. Он откачнулся и выпрямился

— Да. А я говорю: — Снимай штаны.

и подтянул правую ногу —
Скррр!
— Что?
Он метнул взгляд в сторону реки, спрыгнул с рельса и нырнул в тень.

— Ты слышишь, Мак? Пучеглазый идиот со своим красным петухом!

Река? Этот звук! Все его чувства напряглись и прислушались к реке, борясь с тишиной и тенями. Пусто?..

— Поджарить ее на масле. Это же золотая жила, парень! Точно! Бог знает сколько народу можно накормить одной треской...

Да... пусто.
Скррр!
Опять! Это — о! — это — отец! Совсем, как он, скрипит зубами.
Пусто... Наверное, баржа прошла или дверь раскачивается ветром.
Никого... Он вернулся.
Зацепил ногой черпак и потянул.
Тот скрипнул, вздрогнул, двинулся, и...

— Вот вам звезда! Смотрите!

Сила.
Сила! Как чудовищная лапа, титаническая сила вырвалась из земли, ударилась об его тело и сковала его. Сила! Невероятная, варварская сила! Взрыв света сплавил его мозг и кровь в фонтан огня.
И он извивался, схваченный смертельным сиянием. И его мозг рос и рос, пока галактики не стали крошечными,
микроскопическими организмами, цепляющимися за жизнь.
Он дернул ногой. Ужасные волны тьмы
столкнулись,
и от их удара пространство стало хаосом. Тонкий крик пробился сквозь спирали забвения, упал, как тавро на воду, заш-ш-ш-шипел...

— Что?

— Кто?

— Где?

— Что это?