Наверно это сон

Улица остановилась. Глаза, мириады глаз, грустных и веселых, мутных и ясных, оторвались от своего дела, от своей игры, от тарелок, лиц, газет, и их взгляды сошлись в одной точке. В начале Десятой улицы билось пламя. В челюстях между рельсами бился и прыгал черпак, пожираемый ревущим сиянием.

На Авеню Д длинный язык пламени вырвался из— под земли с таким ревом, точно в земном покрове образовалась трещина. Бежали люди, кричали дети. На Авеню С фонари трамвая мигнули и помутнели. Водитель выругался. В Королевском складе мигающий сторож боролся с упрямым окном. Из двери пивной высунулся угольщик, мигнул и не смог раскрыть глаза из— за резкого света.

— Святая Заступница! Господи! Смотрите!

— Что?

— Там парнишка! Горит!

— Иди ты! Где?

— На Десятой! Смотрите!

— О’Туул!

Улица наполнилась бегущими людьми. Их лица были резки и призрачны в неистовом свете. Трамвай медленно двигался вперед. Люди хрипло кричали. В воздухе хлопали открывающиеся окна.

— Боже, там ребенок!

— Да!

— Не прикасайтесь к нему!

— У кого есть палка?

— Палка!

— Палку, ради Бога!

— Майк! Лопата! Где твоя чертова лопата?

— Ой, ребенок!

— Костыль! Дайте костыль Пита!

— Ой вэй! Кто трогает твой горб, идиот!

— Сделайте что-нибудь! Мистер! Мистер! Мистер!

— Ты, сволочь, я видел, как ты подбирался ко мне сзади, — горбун развернулся и ускакал на своих костылях. — Сволочи!

— Ой! Вай-вой-вэй!

— Полисмена!

— Скорую помощь!

— Не прикасайтесь к нему!

— Бамбино! Мадре миа!

— Мэри! Смотри, совсем ребенок!

Толпа росла, увеличивалась, шумела. Они щурились на свет, на вытянутую фигурку в сердце огня, размахивая руками, показывали пальцами, хватались за головы, толкались, кричали, стонали...

— Хи! Хи! Вон, внизу! Хи! — кричал кто-то из окна наверху. — Да ты вниз смотри, вон туда!

— Дай сюда метлу!

— Осторожно, О’Туул!

— О, добрый человек! Дай тебе Бог...

— О-о-о! Бедное дитя, Мими!

— Он собирается это сделать!

— Осторожно!

— Не прикасайся!

Мужчина в черной рубашке медленно приблизился на цыпочках к рельсу. Его глаза были сощурены от ужасного сияния, он защищал лицо поднятым плечом.

— Оттолкни его!

— Полегче!

— Осторожно!

— Вот это парень!

— Ой, помоги тебе Бог!

Свалявшаяся, побуревшая метла вползла между плечом ребенка и землей. Потом толкнула. Ребенок перевернулся на лицо.

— Еще раз! Еще!

— Вот так! Откати его!

— Быстрей! Быстрей!

Метла еще раз толкнула, и Давид откатился от рельсов. Кто-то схватил его, поднял и потащил к тротуару. Толпа кружилась вокруг густым водоворотом.

— Ой! Гвалт!

— Дайте ему воздух!

— У него ожог?

— Беня, стой рядом со мной!

— Ожог! Посмотрите на его ногу!

— О, бедная мать! Бедная мать!

— Чей ребенок?

— Не знаю, Мак!

— Да и не толкайтесь вы!

— О, Иисусе! Несите его в аптеку!

— Не-е! Прижмите его к земле! Я работал на электростанции!

— Сделайте что-нибудь! Да сделайте же что-нибудь!

Извивающийся черпак почти весь сгорел. Пламя бросало на лица то зловещие, меловые, белогубые, то сажевые маски. Огромная тень толпы прыгала по стене склада, по мусорным кучам и по реке.

Кланг! Подъехала по рельсам тележка.

Женщина вскрикнула и упала в обморок.

— Эй! Уберите ее!

— Какого черта! Еще ее нам не хватало!

Шаркая подошвами, они оттащили ее в сторону.

— Говно! — Моторист спрыгнул с тележки и взялся за метлу. — С дороги! Ну-ка!

— Вот так! Прижми его к земле, О’Туул! Вот так! Я работал на электростанции.

Орудуя метлой, моторист убрал с рельса изувеченные остатки черпака.

Клац! И темнота.

Темнота!

Все охнули и внезапно замолчали, придавленные тяжестью ночи.

Потом опять кто-то вскрикнул. Женщина, упавшая в обморок, застонала. Толпа забормотала, загудела, беспокойно кипя в темноте громкими голосами новых пришельцев, ныряющих в ее водоворот.

Посторонись! Посторонись! — уверенно каркал человек в униформе, расчищая плечом себе дорогу, — посторонись!

— Полиция!

— Не наступите на него!

— Назад, вы! Назад! Вы слышите! Назад! Ну! — Они отступили перед грозной дубинкой. — Назад, пока я не вмазал! Очистить место! Шевелитесь! Пошевеливайся, говорю!

Полисмен сел на корточки рядом с человеком в черной рубашке.

— Вроде не видно, чтоб сильно обгорел.

— Только нога.

— Сколько времени он был под током?

— Бог мой! Не знаю! Я вышел от Калагана, и уже горело. Я только откатил его метлой.

— Ну-ка пусти, — полисмен оттолкнул его плечом и перевернул мальчика, — ему нужна первая помощь! — Крупные руки почти скрыли под собой узкую грудь. — Как утопающему. — Он нажал.

Кфир-р-р-рф! С-с-с-с

— Похоже, что ему конец. Где же эта чертова скорая помощь?

— Мы уже вызвали, капитан!

— Прижмите его ноги к земле, капитан, я работал на электро...

Кфир-р-р-р-ф! С-с-с-с

— Кто-нибудь знает его! Кто-нибудь из вас знает этого ребенка?

Близко стоящие проворчали что-то неразборчиво. Полисмен прижал ухо к телу ребенка.

— Видать, ему конец, но нельзя быть уверенным...

Кфир-р-р-р-ф! С-с-с-с.

— Он говорит, что он умер, Мэри.

— Умер!

(У-у-у-у. Уг-уг-уг-
Уголек вспыхнул... тускло... неопределенно).