Navsegda

— Неважно. Ты хочешь побыть в одиночестве. Я понял. Просто знай, что мое

предложение остается в силе. Я всегда готов тебя выслушать. — Он глядит на меня с

минуту, вероятно пытаясь пробиться ко мне, но видя в ответ пустой взгляд. — А я такое

не каждому предложу. — Улыбнувшись, он мягко похлопывает меня по руке и уходит.

У меня не хватает душевных сил на то, чтобы сказать ему, что он очень хороший

человек. На то, чтобы просто его поблагодарить. Я никакая. Я не могу улыбаться ему. Не

могу попрощаться. Проводив его взглядом, я разворачиваюсь к полкам так, как будто его

вовсе не было рядом. Я снова позабыла номер книги, которую держу в руках, но вместо

того чтобы посмотреть его еще раз, кидаю книгу в тележку и иду прочь.

Я выхожу на улицу и делают глубокий вдох. Я говорю себе собраться. Говорю себе,

что никто не виноват в том, в каком положении я оказалась. Прогуливаясь, я дохожу до

велосипедной стойки и вижу молодую пару с ребенком. Младенец лежит в слинге у отца

на груди, а мама несет сумку с подгузниками. Поагукав малышу, женщина целует

мужчину в губы и смеется тому, что для этого ей пришлось тянуться через ребенка. Они

нежно касаются ручек и ножек малыша.

Почему это случилось со мной, а не с ними? Почему умер не этот мужик? Почему

не я сейчас иду с Беном навстречу бродящей по улице грустной женщине на грани

нервного срыва? Кто дал им право быть счастливыми? Почему все должны быть

счастливы прямо у меня на глазах?

Вернувшись в библиотеку, я говорю Нэнси, что буду в отделе «Коренные

американцы», что я готовлю новую тему про ацтеков для витрины. Стоя в проходе, я

провожу пальцами по корешкам книг, ощущая, как потрескивает при прикосновениях

целлюлоза, наблюдая за тем, как увеличиваются десятичные числа библиотечных

110

номеров. Я пытаюсь сосредоточить свое внимание только на этих числах, только на

корешках. Мне это удается лишь на короткое мгновение. Лишь мгновение я не думаю о

том, как сильно мне хочется застрелиться. И в это мгновение меня кто-то толкает.

— Ой, простите, — извиняется парень, поднимая книгу, которую уронил.

Он мой ровесник или чуть постарше меня. С темными волосами и легкой щетиной.

Высокий, крепкий и широкоплечий. В джинсах, выцветшей футболке и ярких кедах от

Чака Тэйлора. Я сдвигаюсь, чтобы обойти его, но он, по всей видимости, хочет

задержаться и поболтать.

— Брет, — представляется он, протягивая мне руку.

— Элси, — пожимаю я ее.

— Простите, что врезался в вас. Я тут впервые, а библиотекари здесь не шибко

помогают.

— Я здесь библиотекарь, — отвечаю я. Мне плевать на то, станет ему неудобно или

нет.

— Как неловко, — смущенно смеется он. — Простите. Снова. Вау. Что-то я всё

время попадаю впросак?

— Да нет.

— Послушайте, может быть, в качестве извинения вы позволите угостить вас

кофе?

— Да всё нормально. Не переживайте.

— Нет, нет. Я настаиваю. Мне бы очень хотелось угостить вас, — улыбается он.

Наверное, считает себя милым и очаровательным.

— Эм… Нет, знаете, мне нужно возвращаться к работе.

— Может, тогда в другой раз?

Не пойму: он думает, что я стесняюсь и скромничаю?

— Я замужем, — обрубаю я, пытаясь закончить разговор. Не знаю, говорю ли я это,

потому что так и считаю, или потому что хочу отделаться от парня, как когда-то говорила:

«Вряд ли моему парню это понравится», когда была одна и ко мне клеились бездомные

мужики у магазинов.

— Оу. Простите. Я не… я не ожидал.

— Бывает, — отвечаю я, показывая ему руку с кольцом.

— Что ж... — смеется он, — если у вас с мужем не склеится…

И в этот момент я его бью.

Удивительно, какое удовольствие мне доставляет ощущать, как кулак проходится

по его лицу, видеть, как из носа течет тонкая струйка крови.

Нельзя бить людей по лицу. В особенности нельзя этого делать на рабочем месте. И

уж тем более, когда ты работаешь в госучреждении. А тут человек, которому ты вмазал,

ведет себя как ребенок и настаивает на том, чтобы вызвали полицию. И когда приезжают

полицейские, мне нечего им сказать в свою защиту. Парень меня не бил. Не запугивал. Не

грубил. Он не делал ничего, что могло бы спровоцировать мою агрессию. То есть, я

набросилась на него без причины. Поэтому, как бы позорно это ни было, меня

арестовывают. Нет, на меня не надевают наручники. А один полицейский даже, кажется,

считает всё это забавным. Просто если копов вызывают, потому что ты дал кому-то по

морде, и по их прибытию ты признаешь: «Да, офицер, я ударил этого человека», то они по

крайней мере должны забрать тебя «для разбирательства» в участок. Один из полицейских

усаживает меня на заднее сидение патрульной машины, напоминая пригнуть голову,

чтобы избежать удара. Когда он закрывает дверцу и идет садиться на переднее сидение, из

библиотеки выходит мистер Каллахан и встречается со мной взглядом. Наверное, мне

должно быть стыдно. Но мне всё равно. Я гляжу на мистера Каллахана через стекло, и его