Навстречу рассвету

И вот я в который уж раз отмечаю в своих записках этот феномен. Не знаю, в чем тут дело. Климат такой, что ли? Известен же так называемый дальневосточный гигантизм. Это когда все растет и цветет тут быстрее и краше, чем где-либо. Может, девушки тоже, как цветы?..

В Хабаровске мне везло на женские компании. Но что было делать, если даже в таком вроде бы сугубо мужском учреждении, как Амурское пароходство, куда я попал на другой день, оказалось больше шестидесяти процентов женщин? Они занимают ведущее место во всех службах управления. Планирование перевозок, учет работы флота, организация связи и радионавигации, техническое снабжение, финансирование — все это в руках женщин. Есть даже женщины кадровики и диспетчеры. И получается, что мужчины работают, плавая от порта к порту, а женщины, сидя на берегу, ими управляют.

Однако женщины Амурского пароходства сумели доказать, что они при необходимости могут заменить мужчин и на воде. В годы войны ходил по Амуру буксир «Астрахань», на котором из тридцати шести членов команды было только трое мужчин — механик, боцман и старший рулевой. И, несмотря на трудности военного времени, женский экипаж не допустил ни одной аварии.

Но начальником пароходства оказался все же мужчина. Он рассказал, что пароходство — одно из крупнейших в стране, что длина обслуживаемых речных путей — девять тысяч километров, а если считать вместе с морскими дорогами, которыми тоже ходят амурские суда, то получится не меньше десяти с половиной тысяч. Теплоходы и пароходы возят лес, строительные материалы, но больше всего уголь — несколько миллионов тонн ежегодно. И миллионы пассажиров, местных и приезжих. Есть экскурсионные пассажирские теплоходы, есть и такие, которые пароходство не включает в число транспортных единиц, хотя и обслуживает их. Это — плавучие дома отдыха, принадлежащие некоторым крупным предприятиям. Они ходят как им заблагорассудится, причаливают где хотят и стоят сколько пожелают, пока отдыхающие не нарыбачатся и не накупаются вдоволь.

Потом начальник пароходства показал мне свое портовое хозяйство. Мы долго носились по Амуру на небольшом служебном катере на подводных крыльях. Убегали назад белые дома над зеленью прибрежных бульваров, частые трубы заводов и суда, суда, идущие навстречу, разгружающиеся у пристаней, стоящие на якорях посреди реки. Смотрел я на все это и вспоминал пророческие слова, вычитанные в книге, изданной еще в середине прошлого века: «Хабаровку должны мы отнести к числу лучших, красивейших мест по всему долгому течению Амура и готовы, пожалуй, признать за нею все выгоды и преимущества для того, чтобы селению этому со временем превратиться в город. Действительно, лучшего места для города выбрать трудно, и, вероятно, город и будет тут, если изменятся настоящие условия амурских заселений и если будущее Амура будет счастливее настоящего».

«Третьими воротами», после воздушных и железнодорожных, называют современные путеводители речной порт. Но река все-таки была первыми воротами. Если следовать хронологии, то вторыми воротами надо бы называть железнодорожный вокзал. И лишь третьими — аэропорт, несмотря на огромное, поистине первостепенное значение, которое приобрела авиация, поставившая эти отдаленные места чуть ли не рядышком со среднерусским Нечерноземьем.

Над темными водами Амура, над железнодорожным мостом низко, на взлете, прошел тяжелый Ту-114, заглушив шум наших двигателей и грохот поезда в железных решетках моста. Самолет сделал большой круг и скрылся за домами Хабаровска.

— На Москву пошел!

— На Москву! — вздохнул я, живо представив себя там, в мягком кресле, жующим холодную курицу обязательного воздушного «горячего завтрака». И затосковал. Подумать только, очутиться в Москве почти в этот самый час, что указывают часы на приборной доске катера!

Трехкилометровая ширь Амура простиралась перед нами огромным стального цвета полем. После мыслей о самолете она представилась мне полосой липкой бумаги, от которой не оторваться…

Каждый день, когда выпадала свободная минута, шел я на набережную, заговаривал с рыболовами, с людьми, просто так стоявшими у каменного парапета. И узнавал от них уйму интересного.

Говорят, что охотники — мастера рассказывать про разные чудеса. На Амурской набережной я убедился: рыболовы им не уступят. Мне рассказывали о соме, который ловил воробьев, и о щуке, охотившейся на уток. Как это происходило? Щуке схватить плавающую утку не трудно. А вот сому приходится, видимо, долго и терпеливо ждать, пока неосторожный воробей сядет на ветку поближе к воде.

Рассказывали о гигантской местной рыбе — калуге, весящей не меньше автомобиля «Жигули», о всяких востробрюшках, головешках, верхоглядах, змееголовах, о черных лещах, белых амурах, серебристых карасях и прочих диковинных рыбах…

Я принимал эти рассказы за рыбацкие байки. Но, как потом выяснил из книг, все было чистой правдой. Такой уж это край — полон чудес.