Я пошел по широкой аллее и вдруг увидел толпу людей с букетами цветов, спешивших мне навстречу. Пришлось остановиться от веселой мысли, что таких торжественных встреч в моей жизни еще не бывало. Но они, увы, прошли мимо. Я высмотрел самую очаровательную девушку и сказал ей, что я тоже приезжий. Она поняла, улыбнулась, оценив шутку.
— А мы не на вокзал, — сказала она. — Просто открывается городская выставка цветов.
— Где открывается?
— А вон павильон рядом.
Не отягощенный сувенирами, я пошел следом за людьми к большому стеклянному павильону, стоявшему тут же, в парке, и получил возможность воочию убедиться, что Хабаровск находится на широте Волгограда и Днепропетровска.
Выставка была настоящим, как говорят поэты, праздником цветов, отнюдь не охлажденным дыханием Севера. Здесь легко можно было забыться и подумать, что находишься где-нибудь у южных морей. От одних названий цветовых композиций кружится голова. «Звездочка», «Аппассионата», «Грезы», «Верность», «Осенний вальс…» Все было, как у А. Данте: «Я шел вперед, но всюду замедлялись мои шаги при взгляде на цветы».
Оказалось, что здесь состязались друг с другом в трудолюбии, чувстве меры и вкуса 17 промышленных предприятий, 30 школ и детских садов, 20 уличных домовых комитетов, сотни цветоводов-любителей. И если признать многочисленные утверждения знатоков, что увлечение цветами — признак поэтического настроении души, и если учесть, что подобные выставки устраиваются в Хабаровске ежегодно, то нетрудно было представить, насколько нежно хабаровчане любят свой город, свой край.
Я отправился в гостиницу «Дальний Восток» с уверенностью, что в такой день у меня все будет хорошо. И так оно и вышло. Я получил хороший номер, из окон которого за крышами домов открывался широкий простор Амура. Посидел, отдыхая в одиночестве. А затем, как это обычно бывало в новых для меня городах, пошел бродить по улицам.
Первое впечатление: Хабаровск уютный и чистый — так и хочется сказать — городок. Но он — городище, раскинувшийся по берегу Амура более чем на полсотни километров. Живет в нем свыше полумиллиона человек. Удивительно зеленые тенистые улицы переваливают с увала на увал. И с каждого открываются городские дали, то огороженные светлыми, окрашенными в солнечный желтый цвет кубиками домов, то упирающиеся в серые просторы Амура, то выстолбленные по горизонту частоколами заводских труб.
Самое примечательное и, пожалуй, самое людное место — Амурская набережная. Здесь расположена зона отдыха с парками, аттракционами, детскими площадками. Здесь же гордость хабаровчан — спорткомплекс, крупнейший на Дальнем Востоке. В любое время дня люди толпами стоят у каменных парапетов, у перил «Ласточкиного гнезда» на высоком утесе, смотрят на далекий горизонт, изогнувшийся горбами Хехцыра, на Амур, расцветающий всеми красками в лучах вечерней зари. Внизу коротко вскрикивают у дебаркадеров белые теплоходы. А вверху, над обрывом, над головами людей, сверкая металлическими гранями, вздымается в немой неподвижности нацеленная в небо гигантская миска телеантенны.
Эта телеантенна системы «Орбита» воспринимается здесь как оригинальное архитектурное дополнение, как украшение города. Может ли быть техническое устройство украшением? В Хабаровске я убедился — может. Впрочем, стала же неотъемлемой частью Москвы, ее украшением Останкинская телебашня.
Честное слово, если бы не пугающее сознание разницы в семь часовых поясов, легко можно было бы представить, что находишься где-то недалеко от Москвы — так все здесь легко и просто, ясно и понятно.
— А мы и есть недалеко, — серьезно разъяснил мне на набережной один «коренной пенсионер», как он назвал себя, не отрывая взгляда от поплавков.
Так я и бродил в тот день то по людной набережной, то по аллеям парка, переполняясь нежностью к этому городу, к его людям, вспоминая стихи дальневосточного поэта Петра Комарова: «Есть слово русское — хабар. У русских воинов сначала оно удачу означало…»
Вечером заполыхало небо над Амуром, раскидало по тучам яркие и сочные мазки заката, зажгло неподвижную воду. Люди завороженно смотрели на эту цветовую феерию. Даже рыболовы забыли о своих поплавках, засмотрелись на расцвеченную амурскую воду, на черный утес с силуэтом «Ласточкиного гнезда», на низкую кромку дальнего берега.
Вот кто-то не выдержал, полез купаться в перламутровый расплав реки. И словно раскидал краски. Потемнела вода, подернулись пеплом пурпурные полосы облаков, быстро перетекли в кирпичный цвет, потом в фиолетовый, наконец, в нежно-серый. И только тяжелая туча, спрятавшая солнце, долго еще полыхала неровными огненными кромками.
С горы, из темных высот парка, грянул оркестр. Затрещала моторка за дебаркадером. Зажглись фонари на набережной, и первая звезда нерешительно мигнула в небе. Начиналась ночь — время, когда я должен был идти в гостиницу, отчитываться за день перед своим дорожным блокнотом. Мне это было не трудно — сидеть допоздна. Ведь местная полночь — по московскому времени лишь пять часов дня. Я мог бы не спать всю ночь. Но каково было вставать утром?!