Навстречу рассвету

Амурск — это город проспектов. Я прошел по проспекту Мира и очутился на широком, как аэродром, Комсомольском проспекте. В конце его на возвышенности стояло громадное оригинальное здание Дворца культуры. К его подъезду вела широченная лестница, как мне не без гордости сообщил встречный мальчишка, — лестница в сто двадцать ступеней. Похоже было, что жители Амурска гордятся своими лестницами не меньше одесситов.

С высоты был виден почти весь Амурск. Справа, поодаль от города, внешне хаотическим скопищем корпусов, косых эстакад, высоченных труб простирался знаменитый целлюлозно-картонный комбинат. Он выглядел настолько внушительно, что было непонятно, то ли комбинат существует при городе, то ли город при комбинате. Этот комбинат — один из крупнейших в Советском Союзе и построен для того, чтобы ввести в хозяйственный оборот четверть всех союзных запасов ели и пихты, сосредоточенных в дальневосточных лесах. Его бездонные варочные котлы поглощают каждый час свыше двадцати тысяч кубометров амурской воды, но эта переработанная вода надежно обезвреживается на уникальных очистных сооружениях. Здесь ежегодно вырабатывается свыше ста пятидесяти тысяч тонн высококачественной целлюлозы..

Сюда, на высоту, откуда я рассматривал город и комбинат, ветер вдруг донес песню: «…мы построим новый дом и табличку прибьем на сосне». Спокойная, жизнеутверждающая мелодия была такой подходящей к случаю, что я невольно и сам стал напевать ее. И словно споткнулся. Зачем же таблички прибивать к соснам? Здесь, похоже, деревья не портили и таблички устанавливали, как и полагается, прямо на углах новых домов. Но песня уже жила во мне. «Снятся людям иногда… кому Москва, кому Париж…» Я сопротивлялся: Москва еще куда ни шло, но при чем тут Париж? Кому он может сниться на берегу Амура? Здесь скорее приснятся, скажем, Воронеж, Ленинград, Киев и прочие города, откуда, оторвавшись от маминых оладий, приехали сюда эти молодые строители. Не увлекся ли автор, приписывая другим свои собственные сны?

Но песня все равно звучала, не отставала. Потому, наверное, что это точно: снятся людям голубые города, города-новостройки. И первые, палаточные, и сегодняшние, такие, как Амурск, и будущие, утонувшие в золоте и голубизне, похожие на рисунки художников-фантастов. Но не сказочные, выросшие по мановению волшебной палочки, а построенные своими руками и потому особенно красивые, трижды дорогие.

С холма крутая лесистая дорожка повела к Амуру. На этой дорожке то и дело обгоняли меня крепкие парни с рюкзаками и ружьями, с удочками и спиннингами, одетые так, что можно было не гадать о их намерениях. Некоторые тащили на себе лодочные моторы.

— С мотором быстрее идти? — спросил я одного из таких тяжеловесов.

Он не принял шутки, ответил серьезно:

— А чего внизу оставлять, если дом — вот он, вверху, а лодка — вон она, внизу.

— У вас есть лодка?

Он окинул меня недоуменным взглядом и не ответил. Шел по тропе под своим мотором и смешно выворачивал голову, чтобы еще раз взглянуть на чудака, задающего странные вопросы.

Я понял этого парня, когда спустился к воде. Воды не увидел — всюду были одни только лодки. И весь берег занимали лежбища лодок. Удивляясь такому обилию, я пошел вдоль красных, синих, зеленых, салатовых, серых и всяких других форштевней. Там и тут копошились в лодках решительные лодочники. Кое-где пассажирками сидели на скамьях тепло одетые молодые женщины, ждали. Кое-где над форштевнями, словно живые украшения, возвышались собаки. Они сердито ворчали на меня, должно быть учуяв безлодочника, неизвестно зачем забредшего в чужие владения.

Затем я увидел длиннющий склад, в котором хранились лодочные моторы, мастерскую для их ремонта, будочку и пожилую женщину, сидевшую в ней. Решив, что она тут главная, я поднялся по ступенькам к будочке, спросил, сколько на этом берегу лодок. Женщина прикинула на счетах и ответила, что только на этой платной стоянке она принимает плату с полутора тысяч лодочников.

— А сколько лодок во всем Амурске?

Она развела руками и сама спросила:

— Может, каждая семья имеет?

Я выразил сомнение. Посмотрев на этот маленький город и на эту массу лодок, я готов был утверждать, что в Амурске на каждую семью приходится по меньшей мере две лодки. Кто их знает, амурчан, может, они взяли тайное обязательство в ближайшую пятилетку обойти по числу лодок саму Венецию? Женщина посмеялась, но спорить не стала.

Я еще долго шел по узкой тропе между лодками, стоявшими на воде и вытащенными на берег. Вышел к тому самому дебаркадеру, где впервые ступил на землю Амурска, завершив, таким образом, небольшой круг по городу. Снова поднялся на крутой утес и зажмурился от обилия света. Бесчисленные амурские протоки сияли солнечными бликами. По реке во всех направлениях сновали лодки. Они напоминали муравьев своими, казалось бы, бессмысленными передвижениями. Но, как и муравьи, они знали, чего хотели: одна за другой ныряли в светлые протоки и исчезали там.