Назад в космос

– Порой мне кажется, что мы застряли в смоле, – сказал появившийся Коста. – Как муха.

Он занял место пилота, шлем монтировать не стал.

– Как древняя креветка в угле, – сказал Коста.

Коста склонен к банальностям.

– В пределах досягаемости бортовых сканеров масс-концентраты отсутствуют, – напомнила «Герда».

Мы висим в пустоте. То есть, конечно, падаем.

– Я рассчитал. – Коста достал бумагу. – Не все так печально, как предполагалось. Теоретически… технически мы можем прыгать каждые четыре часа…

– Невозможно, – сказал я. – Есть правила.

– Нет правил, командир. Правил больше нет. Прыгать раз в четыре часа…

Коста стал доказывать, что если прыгать с частотой пять раз в сутки, то можно пробить войд за семьдесят лет. Конечно, стоит учитывать среднюю глубину пустоты…

Я слушал и никак не мог понять. Обычно Коста невыносимо серьезен. Похоже, он и сейчас серьезен. Семьдесят лет. Он не шутит.

Синхрон-джамперы имеют неограниченный срок службы. В них нечему ломаться, они способны к самовосстановлению и самообновлению. Внешний корпус выдерживает поцелуй солнечной короны. Системы жизнеобеспечения рассчитаны на двести лет. Энергетическое ядро – на двести пятьдесят полной отдачи. «Герда» – отвратительно вечная машина, семьдесят лет для нее ничто.

Нам по тридцать, мне и Косте, Стаут старше на пять лет, навигаторы всегда старше. Если повезет с вектором, то к выходу в звездное пространство нам будет за сто, на многих кораблях есть кошки. Считается, что это правильно, ведь кошки всегда находят дорогу к дому. Кошкам, как ни странно, нравится космос, они пробираются на корабли и уходят в пространство, чтобы жить меж звезд. Они легко переносят прыжки, кажется, они им даже нравятся, кошки – единственные из земных зверей, переносящие синхронизацию с полем Юнга. Они всегда возвращаются.

На наш корабль кошки не забрались.

– Это невозможно, – повторил я. – Мы не выдержим семьдесят лет. Мы не выдержим даже год.

– Надо чередовать, – возразил Коста. – Четыре синхрон-дня, день отдыха и восстановления… Конечно, мы пострадаем… Но другого выхода нет, командир.

Другого выхода нет.

Коста был серьезен до тошноты. И перепуган до ужаса, я слышу. У Косты на Земле жена и сын.

– Семьдесят лет… – Коста хрустел пальцами. – Семьдесят лет… Мы сможем выдержать… Мы попробуем… Что ты думаешь, командир?

– Если заблудился в лесу – сиди на месте, – сказал я. – И тебя найдут.

Ждать. Абсолютный не вариант. Мы не сможем ждать, нас не учили ждать.

– Нереально, – возразил Коста. – Нас не найдут. И не будут искать, ты знаешь правила.

Разумеется, знаю. Пропавшие корабли не ищут. Наша техника омерзительно надежна, если корабль не возвращается, значит, искать его бесполезно. Значит, он перешел границы.

– У нас нет выбора. Мы вернемся домой, – сказал Коста. – Мы вернемся. Преград нет, для нас нет преград. Для этого понадобится тысяча прыжков – все равно, я готов к тысяче прыжков…

Мы вернемся домой. Для этого понадобятся тысячи смертей. Коста в ужасе, да. Я нет. У меня нет воображения, я не предвижу годы, проведенные в синхронах. Тысячи смертей. Хотя, пожалуй, многовато. На сегодняшний день на моем счету пятьдесят восемь синхронов, пятьдесят восемь смертей, пятьдесят восемь воскрешений.

У Косты примерно столько же, мы с одного курса.

Адмирал Клифф Мо, ветеран Конкисты и командующий Вторым флотом, умирал семьсот двадцать три раза. Со временем привыкаешь.

– Я слышал, Ян Колас выдержал двадцать синхронов в течение трех суток, – сказал Коста.

Ян Колас выдержал двадцать прыжков и ослеп на один глаз, и лицо у него неприятно онемело.

– Ван Остен и затяжной синхрон…

Ван Остен. На экспериментальном корабле «Рэй», оборудованном модифицированными инерционными камерами, с нанороботами, заменившими кровь, со стабилизирующими имплантами в мозгу. Он провел в VDM‑фазе почти час и смог преодолеть десятикратную трассу. Через полгода перенес разрыв аневризмы, через год умер. Перед смертью… Он рассказывал странные вещи перед смертью.

– Глайдер «Сквиз» смог преодолеть за один прыжок…

Двести световых лет.

– Ты помнишь, что с ними стало?! Я видел некоторых, у меня дядя служит в карантине… Их держат в коконах, потому что они перегрызают себе вены.

Коста боялся. Коста хотел, чтобы я сказал – нет. Нет, мой друг, мы будем ждать помощи. Мы будем болтаться в рыбьем пузыре пустоты, в миллионы раз превышающем размеры нашей галактики. И нас спасут.

– С точки зрения космографии семьдесят лет падения в войд – прекрасный эксперимент, – сказал я.

Коста промолчал.

– С точки зрения космографии семьдесят лет синхрон-джампа – прекрасный эксперимент, – сказал я.

Коста промолчал.

– Нам не выбраться, Коста, – сказал я. – И нас не спасут. В любом случае. Вопрос в том, как мы проведем оставшееся время.

Он промолчал снова.

Четвертые сутки, Коста разбудил меня. Постучал по плечу, он всегда так.

– Я всю ночь провел в сфере, – сообщил он. – Кажется, я придумал. Если сдвинуть VDM‑фазу…

Примерно полчаса Коста рассказывал, как можно на полторы минуты сдвинуть фазу полета смерти, чем увеличить дальность шага, я думал о другом.