Назад в космос

На шестые сутки Коста отрезал себе палец. Он возился в инженерном отсеке и отрезал фалангу указательного на левой руке. Утверждал, что случайно. Думаю, что случайно.

На восьмые сутки мы разбудили Стаута.

Коста выволок его из медицинской капсулы, усадил на палубу. Стаут улыбался.

– Стаут! – Коста хлопнул его по щеке. – Стаут, очнись!

Стаут странно трогал пальцем голову, словно пытался погрузить палец в мозг.

– Надо было прыгать сразу… – прошептал Коста.

– В окно влетела чайка, – сообщил Стаут. – В окно влетела чайка, мальчик увидел.

Мне показалось, Коста вздрогнул.

– Результаты диагностики навигатора Стаута, – приказал Коста.

– Физическое состояние удовлетворительное. Синдром вегетативной дисфункции. Поражение когнитивных способностей. Разрушение личности.

– Разве такое бывает от удара об стену? – спросил Коста

«Герда» не ответила.

– Кажется, Стаут вышел из строя, – сказал я. – Мы без маркшейдера.

– Возможно, он придет в себя в шлеме, – предположил Коста. – Моторная память.

Глупая идея. Фантастически моторно глупая.

– Вряд ли.

– Какая разница, командир? Все равно надо прыгать. А вдруг Стаут придет в себя? Он может помочь…

– Здесь согласен, – сказал я.

Мы потащили Стаута на мостик. Затолкать его в ложемент оказалось не так уж и просто, Стаут размахивал руками, пинался, успокоил только инъектор, я прижал его к навигаторовой шее и поставил двойной блокатор, а Коста держал, пока ложемент затягивал Стаута до подбородка сенсорным воском.

– Зебра! – приказал Стаут.

Полосатый шлем не смонтировался вокруг его головы.

– Навигатору Стауту отказано в доступе, – пояснила «Герда»

– Сфера! – приказал Стаут.

– Навигатору Стауту отказано в дееспособности, – объявила «Герда».

Стаут напрягся и попытался выставить из ложемента скрюченную руку, воск тут же забрал ее обратно.

– Синхрон? – спросил Коста.

Я кивнул.

Мы заняли места в ложементах.

– Сфера, – приказал Коста.

«Герда» активировала сферу. Но над нами все так же дышала тьма. Над нами краснела тьма.

– Навигатор Стаут перенесет синхронизацию? – спросил я.

– Физическое состояние удовлетворительное, – повторила «Герда».

– Синхрон, – приказал я.

– Задайте вектор.

– Север, – сказал Стаут. – Вектор – север!

– Замолчи! – нервничал Коста.

– Навигатор Стаут недееспособен…

– Север, – хихикал Стаут. – В сторону снега!

– Замолчи! – крикнул Коста.

– Выбрать вектор по IRF, – приказал я.

– Подтверждено. Подготовка к синхронизации. Рекомендую избегать резких движений. Дышите равномерно, приготовьтесь…

– Синхрон, – приказал я.

– Начинаю отсчет…

В глубине REM‑фазы я увидел белое, до горизонта, поле, белых рыб, красных рыб. Как уныла сегодня смерть, в сторону снега.

* * *

Дельта.

Де профундис к Тебе взываю.

Нога человека. «Герда» – разведывательный скаут Службы Космографии. Экипаж: три человека. Навигатор Стаут, пилот Коста, я, командир. Практическая дальность: пятнадцать парсеков. Техническая дальность: неограниченна. Задача: расширение ойкумены. Пространство считается покоренным, когда отброшена тень и оставлен след. Пластиковая орифламма и кевларовый башмак – вот простые и понятные каждому символы Конкисты. Экспансия должна продолжаться. Потерян один корабль, потеряно сто кораблей, экспансия будет продолжаться. Земля – колыбель, космос – дом.

Я плохо помню Землю. Я родился на борту «Усы», отец – десантник, мать – планетолог. «Уса» работала в системе Дельты Хаула, экспедиция длилась пять лет, я появился на свет в пятницу. Когда мне исполнилось семь, родители вернулись на Землю. Это был возраст моего первого синхрона. Я не боялся умирать, отец сказал, что это быстро и странно, я увидел темную реку и лес, хотя никогда не видел их вживую. Земля мне не понравилась.

До двадцати лет не рекомендуется входить в синхрон, считается, что поле Юнга влияет на формирование психики не лучшим образом. Именно поэтому внерожденные часто становятся командирами – у них низкий уровень эмпатии, гипертрофированное рациональное мышление, высокий болевой порог. Практически ни у кого из внерожденных нет семей.

Земля мне не понравилась, здесь было слишком тихо и слишком просторно, как всякий внерожденный я болел без крыши над головой и звезд под ногами, воздух в отличие от одинакового воздуха «Усы» был каждый день новый.

Из глубин взывая.

Шесть-восемь синхронов в год, если больше, то мелкие сосуды кровеносной системы утрачивают эластичность.

На семнадцатый день Коста вытащил меня в радиорубку. Стаут спал, оглушенный дежурной дозой блокатора, но Косте казалось, что он может слышать и во сне.

Коста нервничал. Он пилот. Форсированное восприятие.

– Мне кажется, это он, – прошептал Коста. – Стаут. Он безумец. Он был безумцем еще до старта, он подстроил все. Он сошел с ума и затащил нас в войд.

– Зачем? – поинтересовался я.

– Не знаю. Для безумцев нет вопроса «зачем», – ответил Коста. – Просто так.

– Тогда он не пытался бы покончить с собой, – возразил я. – Если сбылось то, к чему он стремился, зачем головой о борт?