Назола (СИ)

  - Пошёл бы ты, ёжик... да помылся, - фыркнул Рост; как ни странно, абсолютно доброжелательно фыркнул. - Ты... - он запнулся, и Тёма непроизвольно затаил дыхание. - Ты... неописуемый.

  Боги... Да это же был практически комплимент!

  - Но... - продолжал Рост, стремительно сбивая Тёму с неба на землю, как вьетнамские партизаны - американский "фантом".

  - Но? - шевельнул Тёма пересохшими губами.

  - Но ты не являешься для меня объектом сексуального влечения, - безжалостно закончил Рост. Прямо как комментатор "Моей планеты", живописующий причуды половой жизни членистоногих!

  Он виновато покосился на вытянувшееся, наверное, лицо Тёмы и сбивчиво добавил:

  - Я же тебе объяснял, что я натурал. И Машка, получается, тоже объясняла. Ты не услышал, что ли? Или не понял? Не поверил?

  - Не поверю, пока не убе... бля... - процедил Тёма. - Идиотский глагол! В общем, я должен сам в этом убедиться.

  Рост обхватил голову руками и протестующе замычал.

  - Кстати, о Машке! - запальчиво продолжал Тёма, не слушая его мычания. Он нашёл логический довод ослепительной красоты! - Она для тебя является объектом сексуального влечения?

  - Нет! - гаркнул Рост, слетая с дивана. - Блядь, Тёмыч, ты задолбал!

  - А почему? Ты же натурал, - вызывающе прищурился Тёма, словно прицеливаясь, и тоже поднялся, встав напротив него, как в боксёрском поединке. - Она половозрелая особь женского пола! Так какого же хуя?!

  - Она мне сеструха, мы выросли вместе! - проорал Рост, отступая к дверям. На его скулах ходили желваки, потемневшие глаза сверкали. Тёма почувствовал, что сам завёлся до предела: Рост сейчас выглядел, как чистый динамит, чистый концентрированный секс. - К чему ты гнёшь, долбоёб?!

  - К тому, что это просто табу! Оно у тебя в голове, только и всего, - выговорил Тёма почти по слогам. - Ты просто вбил это табу в свою упрямую башку, вот и всё! То же самое табу у тебя в отношении меня. Если бы ты только попробо...

  Всё-таки Рост двигался как настоящий танцор. Или боец. Тёма и глазом не успел моргнуть, как он оказался рядом и так встряхнул его за плечи, что у Тёмы лязгнули зубы, и он поперхнулся последним словом. Зачарованно глядя в яростные глаза Роста, он понял, что вот-вот получит в морду. Но это было совершенно неважным. Ничто не могло быть сейчас важнее ладоней Роста, крепко сжимавших его голые плечи.

  - Тёмыч... - вымолвил Рост сквозь зубы. - Послушай уже меня наконец. Если б мы с Машкой оказались на каком-нибудь сраном необитаемом острове, я бы её, конечно, когда-нибудь трахнул. Я вообще люблю это дело, если что. И... - он на миг сжал губы, - я любился с девчонками по-всякому, и нету в этом всяком ничего грязного или дурного... но, блядь, Тёмыч! Это же были девчонки! А ты - нет. У меня на тебя никогда не встанет. Никогда! Понимаешь, блядь? Ne-ve-more!

  Он немилосердно встряхивал Тёму после каждой фразы, а тот, кроме свинцовой солёной горечи, - только потом он обнаружил, что до крови прокусил себе язык, - чувствовал дикую иррациональную радость от того, что на его плечах теперь синяками останутся отпечатки пальцев Роста.

  Рост, видимо, подумал о том же, потому что вдруг разжал свою свирепую хватку, отпрянул и невнятно выругался. Он, как и Тёма, тяжело дышал.

  - Только не уходи! - взмолился Тёма, отбросив всякую гордость. - Слышишь?! Не уходи!

  - Куда я уйду... - проворчал Рост, блеснув глазами, и Тёма решил, что он сейчас закономерно скажет про свои песни или про контракт.

  Но тот сказал:

  - Ты же мой друг, ты, дурак.

  И исчез за дверью. Ступеньки лестницы, ведущей наверх, в спальни, заскрипели под его быстрыми шагами.

  Тёма бухнулся на ковёр и вгрызся зубами в костяшки пальцев, чтобы хоть немного прочухаться.

  - Ты мой друг, - повторил он слова Роста и горько оскалился, - мой друг... а друзей не ебут.

  Ладно, Ростислав Прохоров. С тобой придётся действовать по-другому, только и всего.

  * * *

  - Мается, мается, то грешит, то кается,

  То ли пыль на поле, то ли отчий дом,

  Мается, мается, то заснет, то лается,

  А все не признается, что все дело в нём.

  Вроде бы и строишь, а все разлетается,

  Вроде говоришь, да все не про то.

  Ежели не выпьешь, то не получается,

  А выпьешь - воешь волком

  Ни за что, ни про что...

  - Да это же про меня! - полудурашливо, полуобиженно заявил Тёма, когда Рост отложил гитару. - Мой портрет, ну сознайся же! Сознайся, пра-ативный! - и прыснул, а Рост привычно воздел глаза к потолку студии, будто бы его украшали, как минимум, фрески Микеланджело нашего Буонаротти.

  На самом деле, как бы Тёма ни ёрничал сейчас, горло у него болезненно сжималось, и в глазах щипало. Он уже понял, что все свои взрывные и жаркие эмоции, которые Рост всегда держит в железном кулаке, выплёскиваются, выхлёстываются у него песней.

  И он так видел его, Тёму!

  Напрострел.

  - Мается, мается, то заснет, то лается,

  Хоть с вином на люди, хоть один вдвоем,

  Мается, мается, бог знает, где шляется,

  А все не признается что все дело в нём.

  Может, голова моя не туда вставлена,

  Может, слишком много врал и груза не снесть,

  Я бы и дышал, да грудь моя сдавлена,

  Я бы вышел вон, но только там страшней, чем здесь...