Назови меня своим именем

Допустим, он все же придет сегодня ночью ко мне в спальню… Или даже так: допустим, я напьюсь и сам приду к нему – приду и скажу всю правду прямо тебе в лицо, Оливер: Оливер, возьми меня. Кто-то должен – так пускай это будешь ты. Поправка: я хочу, чтобы это был ты. А я постараюсь быть не худшим твоим любовником. Просто сделай это со мной так, как сделал бы с тем, кого не захочешь видеть после. Знаю, звучит ничуть не романтично, но я завязан в несметное множество гордиевых узлов, и только ты можешь их разрубить. Так что приступай.

Мы сделаем это, потом я вернусь в свою спальню и приму душ. И отныне я буду невзначай класть свою ногу на его – и наблюдать за реакцией.

Таков был мой план. Таков был мой способ выкинуть его из головы.

Я дождусь, пока все лягут спать и погаснет свет в его комнате, а потом проникну в нее с балкона.

Тук-тук. Нет, без стука. Я был уверен, что он спит без одежды. Что, если он не один? Я прислушаюсь с балкона, прежде чем войти. А если услышу, что там кто-то еще, но времени для поспешного отступления уже не будет, скажу: «Ой, ошибся адресом». Именно так: ой, ошибся адресом. Немного легкомыслия, чтобы сохранить лицо.

А если он все-таки один? Войду. В пижаме. Нет, в одних пижамных штанах. Скажу: это я. Почему пришел? Не спится. Хочешь чего-нибудь выпить? Я здесь не за тем. Я уже достаточно выпил, чтобы набраться смелости и дойти из своей комнаты до твоей. Я пришел из-за тебя. Ясно. Не усложняй, не говори, не давай мне повода и не делай вид, будто в любой момент закричишь о помощи. Я гораздо младше тебя, и ты выставишь себя на посмешище, если поднимешь тревогу или будешь грозиться рассказать моей мамочке. И с этими словами я стяну штаны и скользну в его постель. Если он не прикоснется ко мне – прикоснусь к нему я, и если он не ответит, позволю своим губам смело отправиться туда, где они раньше не бывали. (Сами эти слова забавляли меня – какая невообразимая глупость!) Моя звезда Давида, его звезда Давида, две наши шеи, как одна, два обрезанных еврейских юноши воссоединились после сотен лет скитаний. А если не сработает – я наброшусь на него, он даст отпор, мы примемся бороться, и я попытаюсь соблазнить его; он прижмет меня к постели, а я по-женски обхвачу его ногами и, может, даже умышленно задену ссадину на боку; а если не подействует и это, я унижусь окончательно – и этим унижением покажу, что это лишь его стыд, а не мой, что я пришел к нему с искренностью и открытым сердцем, которые теперь оставлял на его простынях в качестве напоминания о том, как он ответил юноше отказом на мольбу о дружбе. Скажешь «нет» – и окажешься в аду, ногами вперед, долго ждать не придется.

Что, если ему со мной не понравится? Хотя в темноте, говорят, все кошки…

Что, если все это ему вовсе не по вкусу? Что ж, значит, тогда ему просто придется попробовать. Что, если он всерьез расстроится и оскорбится? «Выметайся отсюда, больной ты извращенец». Но поцелуй был вполне убедительным доказательством того, что его можно склонить в нужном мне направлении. Не говоря уже об истории со ступней… Amor, сh’a nullo amato amar perdona.

Ступня. Последний раз я испытал подобное даже не тогда, когда он целовал меня, а когда сдавил большим пальцем мое плечо.

Нет, был еще один случай, у меня во сне: он вошел в мою спальню и лег на меня сверху, а я притворился спящим. Еще одна поправка: во сне я едва заметно пошевелился, точно говоря ему – прошу, останься и продолжай, просто не заставляй меня признавать, что я знал…

В тот день, проснувшись ближе к вечеру, я страстно захотел йогурта. Вкус детства. В кухне Мафальда не спеша убирала в шкаф фарфор, вымытый часами ранее. Должно быть, она тоже ходила вздремнуть и только проснулась. Обнаружив в вазе с фруктами огромный персик, я собрался его порезать.

– Faссio io[47], – сказала Мафальда, пытаясь выхватить нож у меня из руки.

– No, no, faссio da me[48], – возразил я, стараясь ее не обидеть.

Я хотел порезать его на кусочки, а эти кусочки – порезать еще мельче, и еще, и еще – резать, пока они не превратятся в атомы. Своеобразная терапия.

Потом я взял банан, очистил его так медленно, как только возможно, и нарезал тончайшими ломтиками, которые разрезал поперек. Потом взял абрикос. Грушу. Финики. Затем – большую банку йогурта из холодильника – и, вылив ее содержимое в чашу измельчителя, смешал с нарезанными фруктами. Наконец, для цвета я добавил несколько свежих ягод клубники из сада. Измельчитель приятно замурлыкал.