Назови меня своим именем

Мне показалось, она вздрогнула, но не пошевелилась. Я поцеловал ее вновь. Потом, замерев, прошептал:

– Неприятно?

– Конечно нет, – прошептала она в ответ.

Когда мы вышли, она не выдержала:

– Почему ты купил мне эту книгу?

На секунду мне показалось, что спросит она не о книге, а о поцелуе.

– Perсhé mi andava, просто мне так захотелось.

– Да, но почему ты купил ее мне – зачем покупать мне книгу?

– Я не понимаю, почему ты спрашиваешь.

– Любой идиот поймет, почему я спрашиваю. Но не ты. Неудивительно.

– Я все еще не понимаю.

– Ты безнадежен.

Я взглянул на нее, напуганный нотками гнева и досады, звеневшими в ее голосе.

– Если ты не объяснишь, я начну воображать себе всякую ерунду и буду чувствовать себя ужасно.

– Козел ты. Дай сигарету.

Не то чтобы я не догадывался, к чему она клонит, скорее просто не мог поверить, что она и правда меня раскусила.

Может, я не хотел понимать ее намеки из страха, что мне придется ответить за свое поведение? Неужели я был сознательно неискренен? И мог ли продолжать притворяться, что не понимаю ее, не чувствуя себя при этом настоящим лицемером?

Вдруг меня осенило. Возможно, я не замечал все ее сигналы с определенной целью: чтобы вынудить ее действовать.

Осторожная и неэффективная стратегия труса.

Неожиданно эта мысль ударила меня рикошетом. Что, если все это время Оливер проделывал то же самое со мной? Умышленно не замечал, чтобы выманить?

Разве не это он подразумевал, заявив, что видел насквозь меня и все мои жалкие уловки?

На улице мы закурили по сигарете. Спустя минуту послышался громкий скрежет металла. Владелец опускал стальную решетку.

– А ты и правда так любишь читать? – спросила Марция, когда мы не спеша пошли по темной улице в сторону пьяццетты.

Я посмотрел на нее так, будто она спросила, люблю ли я музыку, или хлеб с соленым сливочным маслом, или спелые фрукты в летнюю пору.

– Не пойми меня неправильно, – осторожно продолжила она. – Я тоже люблю читать, просто никому об этом не рассказываю.

Наконец хоть кто-то говорит правду, подумал я. Потом спросил, почему она никому не рассказывает.

– Не знаю… – так она просила дать ей минуту на раздумья, а может, пыталась правильно подобрать слова. – Люди, которые много читают, скрытны. Они прячут свою суть. А тот, кто скрывается, обычно не нравится сам себе.

– Ты тоже прячешь свою суть?

– Иногда. А ты разве нет?

– Я? Да, наверное.

И вдруг, наперекор всем своим инстинктам, я неожиданно спросил ее о том, о чем раньше спросить бы не осмелился.

– А от меня ты тоже прячешься?

– Нет, не прячусь. Хотя… Пожалуй, да, немного.

– Это как?

– Ты прекрасно знаешь как.

– Почему ты так говоришь?

– Почему? Потому что, мне кажется, ты можешь меня ранить, а я не хочу, чтобы мне было больно. – Она на секунду замолчала. – Не в том смысле, что ты хочешь причинить кому-то боль, просто в любую секунду ты можешь передумать, даже если уже что-то решил; ты вечно куда-то ускользаешь, и никто никогда не знает, где тебя найти. Я боюсь тебя.

Мы шли так медленно, что, сами того не заметив, остановились. Я наклонился и мягко поцеловал ее в губы. Марция приставила свой велосипед к двери закрытого магазина и, прислонившись к стене, попросила:

– Поцелуй меня еще раз.

Я оставил велосипед на подножке посреди переулка, подошел совсем близко и взял ладонями ее лицо. Мы принялись целоваться. Я подался вперед: мои руки – под ее рубашкой, ее руки – у меня в волосах. Мне нравились ее простота и прямота; они ощущались в каждом слове, произнесенном ею в ту ночь, – безрассудном, откровенном, искреннем, – и в том, как ее бедра ответили моим – без стеснения и без резкости, будто связь между ее губами и бедрами была прямой и мгновенной. Поцелуй в губы не был прелюдией к более глубокому контакту – это и был полный контакт. Между нашими телами не было ничего, кроме одежды, и потому я не удивился, когда ее рука скользнула между наших тел и – дальше – ко мне в брюки, и она сказала:

– Sei duro, duro, ты так возбужден…

И ее прямота, ничем не сдерживаемая и неприкрытая, возбуждала меня еще сильнее.

Мне хотелось смотреть на нее, смотреть, не отрываясь, ей в глаза, пока она сжимает меня в руке, сказать ей, как давно я мечтал поцеловать ее, сказать что-нибудь, чтобы показать: человек, который позвонил ей и зашел за ней сегодня вечером, больше не тот холодный, безжизненный мальчишка, – но она прервала меня:

– Baсiami anсora, поцелуй меня снова.

Я поцеловал ее, но мои мысли уже уносились вперед, к моему местечку на откосе. Стоит ли ей предложить? Всего несколько минут на велосипедах, особенно если срезать путь через оливковые рощи. Я знал, что там мы столкнемся с другими парочками. Можно, конечно, пойти на пляж. Там есть подходящее место, которым мне уже доводилось пользоваться. Всем доводилось. Я мог бы также предложить свою комнату – дома никогда бы не узнали, да и не стали бы ни о чем спрашивать.

В сознании возник образ: мы с ней сидим в саду каждое утро после завтрака, она – в бикини, вечно зазывает меня спуститься к морю и поплавать.