Назови меня своим именем

Происходящее было по меньшей мере странно, однако я не решился ему перечить и, спустив плавки, переступил через них. Оливер впервые видел меня обнаженным при свете дня. Мне стало неловко и волнительно.

– Сядь.

Едва я успел присесть на кровать, как он нагнулся к моему члену и взял его в рот. Я мгновенно пришел в возбуждение.

– Остальное давай отложим на потом, – хитро улыбнувшись, сказал Оливер и вышел из комнаты.

Что это – его месть за то, что я посмел помыслить о расставании?

Однако в ту же минуту все полетело в тартарары: моя самоуверенность, моя «коробка», моя жажда прекратить нашу связь. Отлично сработано.

Я вытерся, надел пижамные штаны, в которых был прошлой ночью, рухнул на кровать и спал до тех пор, пока в дверь не постучала Мафальда. Она заглянула спросить, не желаю ли я яиц на завтрак.

Где прошлой ночью только не побывал этот рот, который будет есть на завтрак яйца!

Словно с похмелья, я гадал, когда же пройдет тошнота.

Ноющая боль то и дело нарушала мое спокойствие, вызывая приступы стыда. Тот, кто сказал, что душа и тело встречаются в эпифизе[66], был полным дураком: они встречаются в заднице.

Оливер спустился к завтраку в моих плавках. Никто не обратил бы на это внимания, поскольку в нашем доме все постоянно менялись купальными костюмами, однако Оливер это сделал впервые – и надел те самые плавки, в которых я плавал с ним на рассвете.

Один только вид моих плавок на его теле невероятно меня возбуждал, и Оливер это прекрасно знал. Он возбуждал нас обоих. Мысль о том, что его член касается сетчатой ткани внутри плавок, которой касался и мой член, будила воспоминания о том, как прямо у меня на глазах Оливер, почти обессилев, кончил мне на грудь. Но сейчас меня возбуждало не это, а взаимозаменяемость наших тел – то, что было моим, неожиданно превратилось в его, а то, что принадлежало ему, теперь стало моим.

Он что, пытается заманить меня обратно?..

За столом Оливер решил сесть рядом со мной и, когда никто не видел, подсунул свою стопу под мою. Я знал, какая грубая кожа у меня на пятке, – ведь я постоянно ходил босиком; его же стопа была мягкой: прошлой ночью я целовал ее, брал в рот каждый палец. Теперь эти пальцы укрылись под моей огрубевшей кожей так, словно я защищал своего защитника.

Он не позволял мне себя забыть.

Я вспомнил историю о замужней знатной даме, которая провела ночь с молодым прислужником, а на следующее утро приказала стражам схватить его и без промедления казнить в подземелье по выдуманному обвинению; таким образом она не просто пыталась устранить доказательства супружеской неверности и не позволить молодому любовнику стать обузой (ведь теперь он мог решить, что имеет право на ее благосклонность), но и хотела избавиться от искушения провести с ним еще одну ночь. Становится ли Оливер для меня обузой? И что мне теперь делать – пожаловаться матери?

В то утро он отправился в город один. Почта, синьора Милани, все как обычно. Я видел, как он мчит по сосновой аллее, по-прежнему в моих плавках. Никто никогда прежде не носил моей одежды. Возможно, подобные жесты и их символизм – это лишь неуклюжая попытка понять, что же на самом деле происходит, когда двое нуждаются не только в близости, но и в полном единении, при котором один становится другим. Быть тем, кто я есть, из-за тебя. Быть тем, кем был он, – из-за меня. Быть у него во рту, пока он – у меня во рту, и не знать, где его член, а где – мой.

Оливер был моим потайным ходом к себе самому – как катализатор, который превращает нас в тех, кто мы есть; как инородное тело, как кардиостимулятор, как трансплантат; как пластина на сердце, посылающая правильные импульсы; как стальной штифт, скрепляющий кость солдата; а иногда и как сердце другого человека, с которым мы становимся похожи на самих себя даже больше, чем до пересадки.

От одной этой мысли мне тут же захотелось бросить все и бежать к нему. Я с трудом выждал десять минут, затем схватил велосипед и, несмотря на свое обещание никуда сегодня не ездить, помчался в Б. – мимо дома Марции, затем по крутой дороге вниз с холма, так быстро, как только мог.

Добравшись до пьяццетты, я понял, что приехал всего на несколько минут позже: Оливер оставил велосипед, купил Herald Tribune и теперь направлялся на почту по делам.

– Я должен был тебя увидеть, – выпалил я, подбегая к нему.

– Почему? Что-то случилось?

– Я просто хотел тебя увидеть.

– Разве я тебе не надоел?

Думал, что надоел, – хотел сказать я и хотел, чтобы это было правдой.

– Я просто хотел побыть с тобой, – наконец произнес я. Затем, словно опомнившись, добавил: – Если хочешь, я уеду.

Он спокойно стоял, опустив связку еще не отправленных писем, – просто стоял и, покачивая головой, смотрел на меня.

– Ты хоть представляешь, как я рад, что мы провели эту ночь вместе?

Я пожал плечами, точно отказываясь от очередного комплимента. Комплиментов я не заслуживал, тем более от него.

– Не знаю.