Назови меня своим именем

В ответ он лишь пожал плечами.

– Послушай, ты не обязан этого делать. Я преследовал тебя, я ходил за тобой, и все, что случилось, – случилось из-за меня… Ты не обязан.

– Ерунда. Я хотел тебя с первого дня. Просто лучше это скрывал.

– Ага, конечно!

Я попытался выхватить у него персик, но своей свободной рукой он поймал меня за запястье и крепко его сжал – как делают герои фильмов, когда один заставляет другого бросить нож.

– Ты делаешь мне больно.

– Тогда отпусти.

Я смотрел, как он отправляет персик в рот и медленно его жует, глядя на меня так пристально, как не смотрят, даже когда занимаются любовью.

– Если захочешь выплюнуть – то пожалуйста, я не обижусь, правда, – сказал я, скорее чтобы просто нарушить тишину.

Он покачал головой. Я видел, что в эту самую секунду он пробует меня на вкус, и то мое, что было у него во рту, теперь принадлежало больше ему, чем мне. Не знаю, что случилось со мной, пока я смотрел на него, но мне вдруг решительно захотелось заплакать. И хотя я мог побороть слезы – как ранее оргазм, – я разрешил себе поддаться им, хотя бы для того, чтобы поделиться с Оливером чем-то столь же личным. Я потянулся к нему и утопил свои всхлипы в его плече.

Я плакал, потому что ни один посторонний человек никогда не был так добр ко мне, никогда не заходил ради меня так далеко; даже Анкизе, когда сделал надрез у меня на стопе и принялся высасывать-сплевывать, высасывать-сплевывать яд скорпиона.

Я плакал, потому что никогда в жизни не испытывал такой благодарности и не знал иного способа ее выразить. Плакал о тех недобрых мыслях, которые вынашивал не далее как утром того же дня; плакал о прошлой ночи – потому что, хорошо это или плохо, был не в силах обратить вспять случившееся. И в ту секунду я, как никогда, мог показать ему, что он был прав: это в самом деле непросто – что «ерунда» имеет свойство превращаться в нечто серьезное; и раз мы втянули друг друга во все это, теперь уже слишком поздно отступать. А еще я плакал, потому что не имел ни малейшего понятия, что со мной происходит.

– Как бы там дальше ни было, Элио, я хочу, чтобы ты знал. Никогда не говори, что не знал.

Оливер продолжал жевать. Одно дело – видеть подобное в минуту страсти, и совсем другое – при свете дня. Он уводил меня за собой…

Его слова казались бессмыслицей, но я точно их понимал.

Я погладил его по лицу. Потом, сам не зная зачем, принялся облизывать его веки.

– Поцелуй меня, пока вкус еще остался, – попросил я.

Вкусы смешались у него на языке – мой и персика.

Я еще долго лежал в комнате после того, как Оливер ушел. Когда я окончательно проснулся, наступил вечер, и настроение у меня испортилось. Боль утихла, но вернулось то странное беспокойство, которое я испытывал на рассвете. Я не знал, было ли это то же самое чувство, вернувшееся после перерыва, или – совершенно новое, причиной которому стала послеобеденная близость.

Неужели мне всегда теперь придется испытывать такую щемящую вину вслед за столь опьяняющими мгновениями? И почему я не чувствовал подобного после Марции? Может, так природа пытается объяснить мне, с кем я хочу быть на самом деле?

Я принял душ и надел чистую одежду. Внизу разливали коктейли. Двое гостей с прошлого вечера приехали снова – ими занималась моя мать, пока очередной гость – новоприбывший репортер – увлеченно слушал рассказ Оливера о его книге про Гераклита. Оливер в совершенстве овладел искусством излагать суть своей работы в пяти предложениях, которые каждый раз шил по мерке нового собеседника.

– Ты останешься? – спросила моя мать.

– Нет, пойду встречусь с Марцией.

Она испытующе на меня посмотрела и едва заметно покачала головой, что в переводе с ее языка означало: я это не одобряю, она порядочная девочка, вам нужно встречаться в компании.

– Оставь ты его в покое со своими компаниями, – возразил отец, тем самым вызволяя меня из ловушки. – Он и так целыми днями сидит дома. Пусть делает что хочет. Что он хочет!

Если бы он только знал… Да если бы даже и знал?.. Мой отец не стал бы возражать. Может нахмурился бы – и то ненадолго.

Мне даже не приходило в голову скрывать свои отношения с Марцией от Оливера. Пекари мясникам не соперники, думал я. Да и сам он, скорее всего, ни секунды бы не потратил на размышления.

В тот вечер мы с Марцией пошли в кино. Потом поели мороженого на пьяццетте и еще раз – дома у ее родителей.

– Я хочу снова сходить в книжный, – сказала она, провожая меня до ворот. – В кино мне с тобой не нравится.

– Может, сходим в лавку завтра вечером, перед закрытием?

– Почему бы и нет. – Ей явно не терпелось повторить ту ночь.

Она поцеловала меня. На самом деле мне больше хотелось пойти в книжный утром, сразу после открытия, а потом, возможно, и вернуться вечером.

Когда я вернулся домой, гости уже собрались уходить, а Оливера не было. Что ж, подумал я, поделом мне.

Поднявшись к себе и не зная, чем еще заняться, я открыл дневник.