Не без греха (СИ)

Хосок ударил по выключателю. Раздевалку залило синеватой полутьмой. По коже пробежались мурашки.

На этот раз Хосок сделал что-то не так, нащупав плечи Чимина и прижав его к шкафчику, вжав колено в пах. Съёжившись, Чимин нервно спросил: «Ты чего?». Он неожиданно томно вздохнул, и Хосок требовательно провёл руками по точёной талии, схватился за сочные бёдра и подсадил Чимина на живот. Тот по инерции обнял его за плечи и не успел воззвать к рассудку, как Хосок скользнул языком по приоткрытым губам и пробрался внутрь. Чимин ощутил, как загоралась кожа, стало покалывать пальцы, а внизу живота затеплился махровый клубок.

Он никогда не целовался, никогда не думал, что его выбьет из колеи настолько, что захочется отвечать и следовать инстинктам. Чимин отказывался думать и воображать, предпочёл раствориться в Хосоке, опьянев от его ласки, напора, страстности, обсасывая его язык и бессовестно наталкиваясь на твёрдость… Он заводился при мысли, что стал чьим-то идолом.

Хосок с жадностью изучал его рот и прокатывался между бёдер, нещадно размазывал поцелуи по шее. Чим запрокинул голову, желая выдохнуть опальное «не надо», но продолжал поддаваться. Его затягивало и дурманило то, что его желали, хотели, пытались заполучить, а получили так смешно запросто, как Чимин не позволил бы при других обстоятельствах. Когда бы не накалилась атмосфера и их не взорвало от нетерпения.

Бешенство. Хосок задействовал клыки, раззадоривая скромную неумёху, он трепал копну волос Чимина, а тот силился удержаться, скатываясь в микроскопическую зависимую пылинку, сгорающую от частого дыхания. Не встретив сопротивления, Хосок рассчитывал на то, что загорелся зелёный свет, он попробовал запустить ладонь между их животами, но вдруг Чимин резко зажал его крепче, врезавшись острыми рёбрами и застонал, протяжно и сладко, хрипя имя своего мучителя, одалживая у него слюны и содрогаясь. Он кончил и опустился на трясущихся ногах, схватил Хосока за плечо.

Видимо, Чимин сошёл с ума, позволяя чертям из своего омута выскакивать целой ордой. Сглотнув, он провёл ладонью по груди напротив, опустил руку ниже. Близко. Как же он близко, крошечный и славный мальчик. Хосок улавливал, как его ресницы щекочут скулу, ощущал, как колотится сердце.

Не испытывая брезгливости или страха, Чимин мягко целовал его, обомлевшего и возбужденного, и дрочил ему, как будто в этом не было ничего особенного.

Но особенными были они. Целующиеся в темноте, пробующие изощрённое самоубийство, отвечая роковым фантазиям. Чимин надеялся застесняться, но зная, что от него зависела частота стонов хёна, его наслаждение, и думать забыл об этом. Значимые минуты славы и позора, от которых невозможно отказаться.

Сжав челюсти, Хосок заглушил стон, уткнувшись в плечо Чимина, стиснул его в объятиях и, поймав испачканную руку, облизал каждый пальчик. Чимин ахнул и прикрыл глаза. Его начинал точить страх пред лицом всемогущей морали.

Они уничтожающе молчали в душевой. Они молчали по пути домой, сев по разные стороны в вагоне метро и упорно занимаясь самовнушением. И если Хосока коробила скорость и неуместность происшедшего, то Чимина убивали все истины, о которых он, конечно, догадывался. Безусловно, ему нравились парни, он также замечал, что стал нравиться им. Новый сногсшибательный Чимин, созданный с нуля. Новый Чимин не так уж разбирался в белом и чёрном, путаясь в дорогах, сознательности, перемешивая все краски.

Хосок - первый лучший друг. Хосок тот, кто постоянно рядом, к нему прилив тепла и благодарности. И если они повторят такое ещё раз… Дружба обещает быть иной, исказиться до неузнаваемости. Потерять её, как великое сокровище, Чимину совсем не хотелось. И в то же время, его палило насквозь то, что он мог себе позволить в свежем амплуа и с чистого листа.

…До конца очередных каникул оставалось всего несколько дней, и Чимин принялся готовиться к явлению в свет ярким и перерождённым.

========== Глава 12. Пресыщение. ==========

После каникул университет ахнул разом или частями, в один день или в целую неделю, заметив парня с огненно-рыжими волосами. Умопомрачительного парня, держащегося без малейшего признака пафоса: вполне дружелюбная скромная улыбка, обычная белая рубашка и чёрные брюки, пиджаки или уютные джемперы с джинсами. Так или иначе, выглядел он потрясающе. И этот цвет волос, что противоречил всяким правилам, вкупе с телом, достойным восхвалений и почитания. Он не ходил, но парил над землёй, он не смотрел, но выжигал. Очки больше не прятали его внимательных глаз, сменившись линзами. А вслед не могли не оборачиваться с завистью или в немом восхищении.

Его узнавали с трудом и не сразу. Пробежал слушок, что в вуз перевёлся какой-то айдол. И только в группе, к какой причислен Чимин, никаких слухов не зарождалось изначально. Он вошёл в аудиторию, не прогадав во времени появления: за десять минут до начала пары.