Не буди девочку! До утра...

— У бандеролей и посылок проверяют содержимое. Так положено. Я зашла за пенсией. Я на почте её получаю, потому что дома меня не застать. Вот и в тот раз… Гляжу — а почтальонша укладывает какие-то книжонки. Это было ваше чудо.

— Вы уверены?

— У меня ещё нет старческого маразма! — решительно заявила трубка. — Я сама книжки люблю. Тут наша школьная библиотека старую литературу хотела сжечь! Какой позор! Книжки — в костёр! Я отстояла и всю макулатуру(заметьте, это их выражение) к себе перенесла. Сумками! Несколько десятков ходок сделала.

— Простите, а кто отправлял эту литературу и куда?

— Куда — понятия не имею. А отправляла наша бизнесменша Кукина. Очень меня удивила. Она ведь ничего серьёзнее телефонного справочника со времён школы не читала. А теперь у неё целый магазин. «Три ада» его прозвали.

— Как?

Но фельдшерица уже повесила трубку.

За стойкой рисепшена монашек с обезображенным лицом, который он тщетно пытался замаскировать гигантским капюшоном, строгал какую-то деревяшку.

— Уважаемый, а известна ли вам владелица магазина под названием «Триада»?

— Благоде-е-е-тельница, — послышалось из глубины капюшона.

— А как её звать-величать?

— Алефти-и-на Глигольевна!

Это было уже кое-что. И оно позволило смягчить очередной приступ хронофобии.

Тем не менее на следующее утро Павел Петрович проснулся спозаранку. Он так и не смог привыкнуть к переизбытку света, а потому чувствовал себя не столько отдохнувшим, сколько возбуждённым. К тому же привиделась Элла. Во сне супруга бывшего члена ОПГ предстала в замшевой юбке и ботфортах.

Натянув джинсы, Павел Петрович обнаружил, что пояс стал широк в талии, так что пришлось задействовать следущее отверстие в ремне. «А всё потому, что местных жителей никак не отнесёшь к мясоедам. И это не только в монастыре, где постничанье — закон жизни. Даже в закусочной „Триады“ преобладали рыбные блюда. Одно слово, трескоеды».

Выпив стакан воды натощак, он двинулся по Монастырке, затем свернул в Рябиновый переулок. Колено никак не напоминало о себе, что подняло градус настроения. Он шагал без особой цели. Как в молодости. Когда движешься по дороге ради самой дороги. И надо сказать, что открывающиеся пейзажи радовали его с каждым часом. Болота и тайга сменились холмами. Путник обнаружил в себе силы исследовать один из них. Его старание было вознаграждено. Вскарабкавшись на самый вверх, Павел Петрович обнаружил мрачное урочище, по дну которого устремлялся бурный ручей. Разум возобладал над искушением немедленно спуститься к воде. Он сел на прогретый солнышком камень и обнаружил, что голоден. Эх, напрасно пустился он в путь без завтрака! И всё-таки не был Белозерцев Белозерцевым, если бы вовсе лишил себя съестного. Завёрнутый в салфетку, в барсетке притаился бутерброд из «Триады». И хотя он успел зачерстветь, вкус не утратил. Подкрепив силы, он начал спуск. Икры ног напрягались, коленные чашечки — тоже, так что к концу путешественник ощутил потребность вытянуться где-нибудь в тенёчке. Пробираясь к кронам корабельных сосен он заметил некое зернисто-серое сооружение, но подойти поленился. «На обратном пути!» Дойдя до первой сосны он снял ветровку, бросил на покрытую шишками землю и растянулся. Верхушка дерева покачивалась вверху, подобно маятнику гипнотизёра. Белозерцев погрузился в сон.

Пробудился он от бьющего по нервам звука. Будто что-то металлическое шкрябнуло о камень. Он приподнял голову. Прямо по курсу опустилась гигантская бабочка. Он слышал от местных, что прежде эти великанши в этих краях не водились. Дать ход мыслям о причинах этой миграции помешал комар, который попытался пробурить скважину на его лбу. Рука смахнула кровососа, а заодно образовала некий угол преломления солнечного луча. В нём он и углядел предмет, заинтересовавший его ранее. Судя по его правильным формам, он был рукотворен. Более того имел предназначение — быть последней данью живых — мёртвому.

Он попытался подняться, но заскрежетало в коленной чашечке, и чтобы принять вертикальное положение, он вынужден был встать на четвереньки и опереться о шершавый ствол сосны. А когда разогнулся, его взгляду предстала футболка, знакомая ещё по столичному вокзалу. Судя по движению обтянутых коричневой тканью лопаток, работа выдалась напряжённой. Он смахнул прилипшие к куртке иголки и двинулся к русскому немцу. На треск валежника тот развернулся и попытался обезоружить пришельца прицельным взглядом. Тот и вправду опешил. От тёмных провалов глазниц, глядевших в никуда. Как будто надмогильную фотографию проявили не до конца. А вот выбитая на известняке строчка сохраняла чёткость: «Не буди девочку! До светлого утра!»

«Эпитафия близка поколению, для которого покой — непозволительная роскошь», — пришло на ум сыщику.

— А вы никак в гробокопатели подались? — сыщик замер на дистанции, которая позволяла вести диалог, но при этом не подавать руки.

— Вынужден пойти на этот шаг. — Русский немец снял холщовые рукавицы, словно приглашая обменяться рукопожатием. — Аленький цветочек нашла эту могилу первой.

— Не говорите загадками. Что ещё за цветочек?