Не буди девочку! До утра...

— Девушка из Москвы. Мне сказали, что она пропала.

«Ого, а не в одном отчёте данный факт знакомства не упоминается. Сыщики недоработали или юноша щифровался?»

— И всё таки поясните, что заставило вас пойти на противоправные действия?

— Сразу видно, что вы новичок в этих краях.

— И как это понимать?

— Лопата у меня одна, поэтому приглашения поучаствовать в процессе не последует.

— Да уж, увольте.

— А вот наблюдать…пожалуйста. — И он натянул холщовки. От такой дерзости кулаки белозерцева непроизвольно сжались. Но они в тайге одни, а что на уме у эмигранта — неведомо.

Он перевёл взгляд на лопату.

«Штыковая».

Послышался глухой стук.

«Металл ударился о дерево».

Теперь лопата заходила в руках копателя ещё энергичнее, но при этом сменила направление, двигаясь по периметру предмета. Кишечник Белозерцева завязался узлом.

«Как бы не оконфузиться…»

Когда он вернулся после отлучки в кусты, лопата уже лежала в стороне, а руки разгребали землю.

Гробик был маленький. Судя по сохранности, его сделали из лиственницы. И никакой обивки. Почему так убого для наследницы строительного магната?

Молодой человек извлёк из рюкзака инструменты.

«Всё предусмотрел!»

Окружающее теперь представлялось сменой картинок, скорость которой совпадала с частотой пульса. Послышался звук: как будто кто-то с силой водил пальцем по воздушному шарику.

«Гвоздодёр при нём…»

Кровь отлила от лица гробокопателя, которое по своей текстуре и цвету стало напоминать овечий сыр. Его очень любил Костик. Воспоминание о мальчике с синдромом Дауна, которого произвела на свет его непутёвая дочь, дало ему временную передышку. Сфокусировать взгляд он смог, когда крышку от гроба аккуратно положили на траву-рядом с портретом покойницы.

«Чёлка и бант на макушке сохранились лучше всего. Всё остальное…»

С немецкой педантичностью грубые холщовки были заменены на тонкие нитяные перчатки.

— Что там? — услышал Белозерцев свой голос.

— Гляньте сами.

Позвоночник Белозерцева стал резиновым, но он принудил себя сделать шаг. Затем второй.

В гробике покоилось нечто. У него были ручки и ножки. Имелась и повязанная платочком голова. А вот лица не было. Совсем.

И СНОВА «БЯМЦ-БЯМЦ»!

За советом к старцу Савве съезжаются со всего Северо-Запада, так что недавно построенная гостиница полна постояльцев. Именно это обстоятельство и принуждало отца Авеля стоически сносить острый Саввин язык и даже простить высказанную в адрес его, тогда ещё настоятеля, нелицеприятную характеристику: «По бороде — Авраам, а по делам — хам! Человек в себе должен беса алчности победить, а потом уж других учить. А у тебя одно словоблудие».

Среди ожидающих своей очереди и Анфиса Павловна. К отцу Савве её привёло семейное дело.

— Дом! Внуки хотят продать.

— А ты не соглашайся!

— Стара я уж! Не далёк день — слягу… — выводят старческие губы. — Говорят, ухаживать будут…

— Нет тебе моего благословения на продажу дома! — объявляет отец Савва. — Ступай с Богом! И не ходи ко мне больше с этим вопросом.

Анфиса Павловна покидает келью радостная и окрылённая. До следующего раза. Тревога за жильё накатывает на неё с периодичностью речных приливов и отливов.

«По своей природе я собиратель, в том числе и человеческих типажей». Так решил русский немец, поэтому и не стал просить отца Авеля устроить личную аудиенцию с Саввой, а смиренно пошёл в народ.

В ожидании встречи он периодически слышит устрашающие звуки: «Бямц-бямц». Молодой человек пытается сконцентрироваться на том, что сам он называет «внутренним пространством», отец Авель — «Царством Божьим внутри нас», а Марина-Хэппи — «Другим Местом». На память вдруг приходят строчки:

— Ты никогда не вернёшься!
Другой человек найдёт «Другое Место»!

Он отмаивается от них и оглядывается. В углу пристроилась молодая пара — сидят, нахохлившись, как птицы в ненастье.

— Говорят, есть у него чемодан, а в нём-фаты от невест! — доносится из угла.

— Зачем ему? — слышится ответный шёпот, судя по тембру, женский.

— Невеста — это значит, что должна не-ведать, а она уже ведала. Вот и получается, что сымай, баба, фату!

— И что? Неужто снимают?

Бямц-бямц! — Новый сигнал — первый в очереди поднимается и с видимым благоговением открывает дверь в келью отшельника.

Эрик бросает взгляд на некогда сбитые на мызе костяшки пальцев. Они поросли новой белой кожей. И снова звучат строчки:

— Я убил тебя,
Не зная, что ты всего лишь мотылёк,
И что у тебя нет жала…

На его счастье, очередной «бямц» кладёт конец внутреннему голосу. Настал его черёд!

Приёмная старца не отвечает его ожиданиям. Вполне себе комфортное помещение. С компьютером. Да и Савва не похож на древнего старичка типа Зосимы Достоевского. Округл, крепок, румян. Рядом — деревянный предмет, напоминающий орудие для отбивания мяса. Видимо, он и является источником звука, пагубно сказывающегося на нервной системе немца.

Восседающий в добротном кожаном кресле монах-схимник приветствует посетителя улыбкой:

— С чем пожаловали, юноша?