Не буди девочку! До утра...

«А место для отдыха они звероправши богохульницы избраша часовню, где по прибытии сразу же сия красоту обнажиша, святые книги и иконы попираху и сожигаху…»

— Тётя Меланья, это в Таракановке случилось?

— Нет.

— А где?

— Любопытный больно!

— Я хочу стать краеведом!

Тётка Меланья потуже завязывает концы платка, крестится на старинный манер, то есть двумя перстами, после чего подсаживается к Ваську.

— Дело было в 50-ые… И скорее всего за Уральскими горами. Там, в тайге, ещё можно было укрыться…

От тёткиного голоса Васины веки наливаются тяжестью. Он моргает, силясь прогнать дремоту, затем старательно выводит:

«…Зде явная мерзость запустения творящееся от них на месте святее, скверными своими руками всю святыню истребляющее, богохульными словесы и скверными неизглаголанными сквернословии насмехающееся и табачным дымом всюду обдыхающе».

— Антихристы скит обнаружили. — продолжает комментарий тётушка. — Отправили всех насельников в тюрьму.

— И нашего дедушку?

— Бог миловал.

— Тогда почему..?

— Наверное, кто-то из единоверцев приезжал и оставил свидетельство. А мы должны сохранить. Для того и переписываем «Семейную память». Каждые пять лет. Ну и попутно назидаемся.

Тётушка Меланья поднимается и возвращается к своим хлопотам. Белобрысая макушка вновь склоняется над столом.

— А вот здесь на другом языке. «На память описано происшествие в Таракановке. Разорение часовни».

Этот эпизод показался интереснее: он касался деревни.

«Часовенка над прахом настоятеля Ферапонта подверглась разорению от рук комсомолии. Сбросили наземь крест и главку, потом стали похабить кровлю. Ванька Кудреватый удумал покуражиться и походить по балкам, но сорвался и разбился насмерть».

— Это тот самый? Маринкина родня?

Но тётушка, занятая по хозяйству, вопрос не расслышала. И переписчик продолжил своё дело:

«Пожаловал пьяный Гришка Кудреватый. Орал, что Гагарин в космос летал и никакого Бога не встретил…»

— Тётя Меланья! — Старушка подходит на жёстких негнущихся ногах. — А вам самой не боязно было?

— А чего бояться-то? Перекрестись да живи! — И тётушкино лицо, напомнившее племяннику лик боярыни Морозовой из учебника истории, помягчело.

ЮРОЧКА И ЖАННА

Опрометчиво оставленный на столе артефакт оборачивается совершенно невероятной сценой. Эрик читает наиболее понятные для Юрочкиного восприятия отрывки.

«Читатель, у которого нет предубежденья к этой книге, обнаружит в её простых выражениях тайное помазание. Оно побудит его искать то внутреннее счастье, которым могут обладать и наслаждаться все ученики Христа».

Непонятно слово «предубеждение». Однако выручает навык улавливать смысл, не различая отдельных слов.

Спина послушника подаёт сигнал: стоять на коленях более не следует. Соблазн проникнуть в тайну Жанны так велик, что юноша совершает предосудительное. Он присаживается рядом с Эриком на узкую кровать.

«Дорогое Божье дитя!»

— Из под куколя доносится всхлип.

«Устремись в Отцовское объятие! Кто сбился с пути и заблудился, как овечка, вернись к пастырю».

— Запылённые Юрочкины щёки прорезают две влажные бороздки.

«ЭХ, МОЛОДАЯ!»

Он поставил мотоцикл у штакетника и вошёл в заросший бурьяном двор. На двери «Хижины дяди Тома» — амбарный замок. Окно на первом этаже забито досками. Через другое просматривается стена со свисающими клочками обоями. Грязный осколок торчит из рамы, как последний зуб бомжа.

Сбоку замаячила знакомая панама.

— Здрасьте, Сан Саныч!

— Здравствуй, Марина. Как поживаешь?

— Хорошо поживаю. Только вот Хэппи перестали звать.

— У тебя и своё имя — красивое.

Колдомасов присел рядом на лавочку. На него воззрилась звериная мордочка.

— Экий у тебя верный друг! — Мужская рука потянулась к сиамцу.

— Гулёна! А ко мне вернулся…

— Скажи, Марина, а куда подевались люди из «Хижины»?

— Ушли.

— Куда?

— В «Другое Место».

— Понятно… — Колдомасов подавил вздох. — Что ж, счастливо оставаться.