Не доллар, чтобы всем нравиться

Чтобы отвлечь подругу, я вызываюсь все воскресенье помогать ей со съемками «Подъездных дорожек». Вздрогнув, я осознаю, что прием заявок прекращается меньше чем через неделю. В суматохе этих нескольких дней я ни разу не вспомнила о фильме, и от этого вина, сгустившаяся у меня в груди, становится только тяжелее.

Хоть это я могу исправить, обещаю я самой себе. После завтрашней вечеринки, когда утрясется весь этот абсурд с Леном, я полностью переключусь в режим продюсера, и мы наконец доделаем фильм и завяжем на нем такой бантик, за какой нельзя не дать премию. Национальный фестиваль юных кинематографистов ждет новый хит от Вайноны. Я об этом позабочусь.

В субботу мама с папой серьезно поссорились. Хотя на самом деле кричала только мама, а папа сидел за обеденным столом и молча сердился. Ругаются они в основном на вьетнамском, с редкими восклицаниями по-кантонски, и эта ссора не исключение.

– Почему в нашей семье все приходится делать мне, há? – стенает мама.

Я сижу на диване. Охваченная дурным предчувствием, я поглядываю на Ким, которая занимается за своим столом в гостиной. Свет люминесцентной лампы слишком резкий для начала вечера.

– Это ведь тебе нужна работа, – говорит мама. – Ты сам должен искать место, спрашивать у знакомых. Почему я должна всех обзванивать? Ты думаешь, мне нравится просить о помощи? Думаешь, мне не стыдно?

Папа по-прежнему молчит. Мы с Ким собираем вещи и пытаемся прокрасться в нашу комнату незамеченными, но ураган зацепляет и нас.

– Естественно, мне это делать неприятно. Но я делаю – ради них. – Мама указывает на нас. – Ради твоих дочерей, – с нажимом говорит она, как будто он забыл, что у него есть дети.

– Если я решу работать в закусочной, я найду место хоть завтра, – заявляет папа. В голосе его звучит раздражение.

– И что? Опять будешь пропадать целыми днями? Элайза почти окончила школу, Ким в университете. Когда ты собираешься проводить время с ними?

– Есть вещи, с которыми ничего не поделаешь, – отвечает папа. – Это судьба.

Мама фыркает, и от нее исходит настолько острое презрение, что оно будто ножом вспарывает мой живот.

– Это точно. Не знаю, что я такого сделала тебе в прошлой жизни, что мне выпали такие страдания.

Когда мама злится, она постоянно говорит что-то подобное – даже нам с сестрой. Иногда она так себя накручивает, что начинает швырять фразами, точно гранатами, ударяя по всем возможным эмоциям, и я ничего не могу сделать, только смотреть на нее с отстраненным ужасом, как будто она показывает пантомиму за стеклом.

– Если бы ты не был таким размазней, – продолжает мама, – мне бы вообще ни о чем не пришлось тревожиться. Ни о деньгах, ни о работе для тебя. Надо было мне выйти за человека, который мог бы меня обеспечить!

Я следом за Ким выскальзываю в коридор. Она делает мне знак не шуметь, потом открывает дверь в нашу комнату. Мы на цыпочках заходим и запираемся от криков. Я вспоминаю, как в детстве мы вместе забивались в кладовку и среди длинных юбок и штанин ждали, когда пройдет кризис. Давно мы так не делали.

– Боже. – Я падаю на кровать. – Неужели она завела эту песню?

– Это она в сердцах ляпнула, – на автомате отвечает Ким, присаживаясь на край своего матраса.

– Не знаю…

– Она не собирается уходить от папы, не думай. Кишка тонка.

– Да это понятно. Но я не о том. Я о фразе, что «надо было выйти за человека, который мог ее обеспечить». Я бы не хотела, чтобы меня обеспечивал мужчина.

– Однако тебя всю жизнь всем обеспечивали, – замечает Ким. – Тебе легко говорить.

– Я имею в виду, когда стану взрослой.

– Возможно, ты увидишь, что обеспечивать себя не так-то просто.

Сестра иногда ужасно бесит. Вечно ведет себя, будто она такая вся взрослая, только потому что она немножко старше. Но ведь жизненного опыта у нее ненамного больше. В конце концов, она все еще живет с родителями. Я хочу сказать, что я не она, я не боюсь трудностей. Но она уже надела наушники, так что я возвращаюсь к роману «Жизнь: способ употребления».

После ужина я говорю маме, что собираюсь к Вайноне. У мамы до сих пор все мысли сосредоточены на ссоре с папой, так что она не задает мне вопросов. Я даже набираюсь смелости и прошу разрешения вернуться позже обычного.

– Можно мне побыть у нее до полуночи? – спрашиваю я. – Нам с Вайноной надо серьезно поработать над ее фильмом.

– Ну ладно.

– Ты слышала? – говорю я Ким, потому что, если мама забудет, что разрешила, она сможет подтвердить. – До полуночи.

Ким закатывает глаза:

– Да слышала я.

Но позже, когда я стою перед зеркалом в ванной, Ким подходит и прислоняется к косяку. Она ловит мой взгляд в зеркале. Я заплетаю влажные волосы в две косы.

– Элайза, у тебя что, парень появился?

Я замираю, не доплетя косу, и думаю, может, мама все же ничего не забыла из-за ссоры.

– Это мама тебе велела у меня узнать?

– Нет.

– Тогда говори потише.

Я доплетаю косу и завязываю на кончике резинку.

– Так появился?

Глаза у Ким загораются, будто перед ней поставили большое мороженое с фруктами и сиропом.

– Нет, – повторяю я.

– Но какой-то парень все же замаячил.

– Что это вообще значит?