Не-доросли. Книга 1. Мальчики из провинции

Невзорович не шевельнулся, глядя на Грегори тусклым взглядом. Шепелёв мгновенно увидел себя его глазами, словно бы со стороны – невысокий, растрёпанный, в помятом белье (рубаха задралась и перекосилась, кальсоны сбились набок), вихрастые волосы стоят дыбом. И глаза, небось, дикие от радости.

Впрочем, радоваться и вправду было чему – конец постельному режиму. Хотя этот постельный режим они с Невзоровичем и без того в последние четыре дня, после того, как помор притащил им чай с ромом, нарушали сплошь и рядом. Шепелёв подозревал, что добряк доктор отлично об этом знает, но не подаёт и виду. Словно так и должно быть, чтобы башмаки кадет при каждом его приходе валялись около кровати на полу как попало, а дышали они, как дырявые кузнечные мехи – будто только что карабкались на пик Бен-Невис, Злую Гору или пробежали в длину всю Невскую перспективу.

Но сейчас он радовался искренне.

Теперь конец лечению, запретам и наставлениям!

Невзорович же был сумрачен, и Грегори невольно вспомнил, как тот частенько мрачнел во всё время лечения, словно не надеялся выздороветь. Хотя… как раз выздороветь-то он надеялся и не сомневался ничуть. Мрачнел скорее, словно вспоминал что-то для него важное и недавнее.

Да что можно было вспоминать? Не было в их жизни сейчас события важнее того, что они недавно пережили, и что не повезло пережить многим петербуржцам – кадеты уже слышали, что в городе во время наводнения погибло несколько сотен человек – утонули в подвалах, захлебнулись в волнах, задохнулись под обрушенными кровлями. Слухи в корпус сочились из города беспрепятственно, тем более что корпусная прислуга и солдаты каждый день ходили в город – помогали разбирать завалы, стаскивали трупы, скалывали лёд, подрабатывали божедомами. Тем более, что по корпусу такие же работы закончились ещё на третий день после наводнения.

Не пережили наводнение и семеро кадет и два гардемарина – тоже утонули. Ещё для троих воспитанников дело закончилось переломами. И с десяток болели простудой.

Не с чего было мрачнеть Невзоровичу.

– Вставай, пошли! – Грегори потянул с кровати Невзоровича одеяло.

– Отстань, – сердито бросил литвин, снова кутаясь в одеяло и вовсе не собираясь вставать. – Сегодня воскресенье. Завтра будет время ноги маять, топать туда и сюда.

Ну вольному воля, бешеному – поле. Была бы честь предложена! Гришка не стал глубоко вникать в причины хандры литвина – мало ли, может Глеб английского сплина у доктора нахватался! Или по дому, по сестре стосковался (Шепелёв невольно чуть вздохнул, вспомнив красивую сестру литвина). Пройдёт со временем.

Торопливо влез в панталоны и мундир, воткнул ноги в башмаки, нахлобучил на голову шляпу и отправился искать Власа Смолятина.

В построенном ещё при Екатерине Алексеевне корпусе комнаты располагались анфиладой, и чтобы попасть в дальнюю, надо было пройти все. В начале века с внутреннего двора пристроили крытые галереи, но ходили по ним неохотно – не для питерской погоды такая постройка. Только летом младшие кадеты с удовольствием бегали по ним взапуски и играли в горелки. Да ещё офицеры и учителя считали для себя обязательным правилом ходить от комнаты к комнате именно по галерее – кроме ночных дежурных.

В наводнение галерея обрушилась, восстанавливать её не спешили – ходили слухи, что вместо неё будет построен каменный крытый коридор, чтобы ходить по корпусу в тепле и не мешая друг другу. Сейчас же всяк, кто шёл по корпусу, поневоле выбирал анфиладу – никуда не деваться.

Уже в крайней спальне около выхода на лестницу, ведущую в вестибюль, его окликнули:

– Эй, баклажка! А ну, постой-ка!

Грегори замер на мгновение, пытаясь понять, чей голос он слышит, потом обернулся.

Поливанов.

Белобрысый Поливанов.

В комнате было почти пусто – гардемарины и кадеты были кто где, и только те, кто заболел после наводнения, лежали в кроватях. «Татарская морда» Шалимов, тоже, как и Шепелёв с друзьями, от души накупавшись в наводнение в холодной воде, спал, отвернувшись лицом к стене. А Поливанов полусидел на кровати, неестественно вытянув ногу.

Влас мгновенно вспомнил слышанное.

Поливанова (Алёшку! да конечно, его Алёшка зовут, Корф рассказывал!) наводнение застало около каретного сарая, куда он поспешил покурить после занятий. Успел раньше других кадет и гардемаринов, поэтому те, завидев наступающую воду, метнулись назад, в здание. А вот Алёшка не успел – пока он опомнился, воды было уже по колено, и до крыльца добежать он не смог. А потом под напором воды рухнул каретный сарай, обломок бревна прилетел Поливанову по ноге. Нога, разумеется, сломалась. Теперь он лежал на кровати, изредка вставая, чтобы доковылять до отхожего места или до стола.

Кормили больных товарищи, принося им блюда с общего стола.

– Баклажка! – повторил Поливанов. – Подойди сюда.

Ну подойди, так подойди.

Поливанов заметно осунулся и похудел, запали щёки. Когда Грегори подошёл, Алёшка приподнялся, опираясь кулаками в матрас, сел удобнее, кивнул помору:

– Присядь.

Шепелёв сел на край постели.