На Неве сновали баркасы с плотниками, ломая штевнями лёд, пока ещё хрупкий и тонкий. Слышались крики, мат, стук топоров и свист боцманских дудок. Наводили заново Исаакиевский мост, не дожидаясь весны.
Пока Влас рассказывал про свой первый день в Питере (в четыре уха слушали оба – и Аникей, и Венедикт, который тоже слышал это впервые), дошли до торгового порта и Мытнинского перевоза. Сновали через Малую Неву туда-сюда лодки – от Стрелки к крепости и обратно. На ростральных колоннах ещё трепетал на ветру гаснущий огонь масляных факелов, швыряя клочья жирной сажи, которую ветер нёс вдоль Невы. На самой Стрелке, выброшенный на гранитную площадку, высился здоровенный колёсный пароход – в отличие от достопамятной шхуны, он не лежал на боку – колёса не давали. И две его мачты вздымались выше ростральных колонн. Несколько парусников – шхун и бригантин – приткнулись к берегу носами – каким-то образом им удалось удержаться на якорях. Должно быть, на широком зеркале Большой Невы разлив был не таким сильным, как в узостях Невки и Фарватера. На берегу Кронверкской протоки лежал разбитый шлюп, около которого муравьино сновали люди, таская на себе в крепость какие-то тюки и бочки.
Остановились около парохода, и Влас умолк, разглядывая огромные колёса и широкие железные плицы.
– Ну что ж, друзья – это хорошо, – задумчиво повторил Аникей. – Таких друзей иметь – первое дело. И то, что ты с Корфом в одной спальне – тоже хорошо. Я его знаю, когда я заканчивал, он был уже старшим кадетом, и тогда уже на хорошем счету был у всех – и у начальства, и у нас. Правильный парень и справедливый. И с Заалишиным знакомство свёл – тоже неплохо. Дмитрий Иринархович, честнейший человек…
В голосе Смолятина-старшего вдруг прорезалась странная интонация, словно он сам не одобрял того, о чём говорит. Или сомневается. Влас молча кивнул – у него и у самого сложилось такое же впечатление и от Корфа, и от Завалишина.
– Стало быть, зря я за тебя беспокоился? – продолжал старший брат.
– Стало быть, зря, – весело подтвердил Влас. – А тебя-то где обнашивало всё это время?
– В шхеры ходили, – неохотно ответил Аникей. По всему чухонскому побережью до самой Швеции – контрабандистов гоняли, браконьеров… на тендере с четырьмя пушками…
Он слегка скривился, словно ему самому сказанное было противно.
– Аникей, – подал голос Иевлев, о котором на мгновение оба забыли. Сначала он пробовал было обратиться к старшему Смолятина «вашим благородием», памятуя, что тот всё-таки хоть и почти такой же мальчишка как младший, и всего лишь мичман, а всё-таки офицер, но Аникей мгновенно его осёк: «Это ты брось, кузен! Раз родня, стало быть, – «ты» и по имени. Но только наедине или при Власе. А при остальных других, и тем более, при старших офицерах – тогда «благородие». Понял ли?». Венедикт, разумеется понял. И вот сейчас он мотнул головой на пароход. – А ты… плавал на таком?
Он захлопал глазами, когда оба помора добродушно расхохотались.
– Плавает, кузен, дерьмо в проруби, – поучающим тоном сказал старший Смолятин. – Ты не обижайся, я сейчас по-товарищески тебя поправлю, а то потом, когда в плавание пойдёшь, ляпнешь такое невзначай при офицере или двухкампанце каком-нибудь – из нарядов не выберешься. Или цукать тебя будут всё плавание – не порадуешься.
– А… как надо? – спросил Иевлев, внимательно дослушав мичмана. Он и не думал обижаться – и правда, у кого ж ещё набраться ума, как не у человека, только в прошлом году закончившего корпус. – Ездил?
Аникей снова рассмеялся:
– Нет. То же самое будет. Смеяться станут – по воде-де не поездишь, и лошадей перетопишь, и сам потонешь.
– Надо говорить «ходил», – с досадой сказал Влас, не дожидаясь, пока ответит старший брат. – Моряки не плавают и не ездят, а ходят. Или, как у нас на Беломорье говорят, «бегают». Но это если очень быстро.
– А где сейчас твой тендер?
– А вон там, – Аникей махнул рукой вниз по Малой Неве. – С версту вниз. Нас наводнение не застало, мы в Кронштадте тогда стояли, только-только вернулись с Ботники…
– Так на пароходе-то тебе ходить приходилось? – на этот раз спросил уже Влас.
– Нет, – покачал головой мичман. – Пока (он выделил слово голосом) не приходилось.
– Пока? – не понял Венедикт. – Почему именно «пока»?
– За ними – будущее, – ответил Аникей чуть сумрачно. Оба кадета вытаращились на него с изумлением.
– Будущее? – недоверчиво переспросил Смолятин-младший. – За чем будущее? За этим… болдырем* самовара с водяной мельницей?
– Именно так, – губы мичмана тронула усмешка. – Вот посмотришь, лет через пять на флотах побегут такие пароходы с пушками. А потом, глядишь, и нам на них сражаться придётся.
Влас и Венедикт переглянулись и оба разом недоверчиво покачали головами.
– Читал я тут одну работу… – Аникей вдруг странно замялся, словно сомневаясь, стоит ли говорить. – Очень умный человек написал, Николаша Бестужев… флотский офицер. Он сейчас историограф флота.
– А! – вспомнил вдруг Влас. – Знаю. Мы его «Сражение при Ганго-Уде 1714 года» изучали.