Не-доросли. Книга 1. Мальчики из провинции

– Как тебя звать-то? – спросил вдруг Поливанов, и в ответ на недоумённый Гришкин взгляд пояснил. – Подраться мы с тобой успели, а имя твоё я так и не спросил. Баклажка да баклажка. Ну?

– Грегори зови. А тебя – Алексей, я знаю. Корф сказал.

– Это верно, – белобрысый дёрнул уголком рта. – Алексеем меня зовут. Можешь, кстати, Алёшкой звать, не обижусь.

Шепелёв кивнул и тут же на мгновение вспомнил слова, сказанные Глебом при знакомстве: «Гришкой у меня холопа зовут».

– Лучше – Алекс, – сказал он неожиданно. – Так правильнее будет.

– Правильный ты наш, – сказал Алекс едко и хмуро. – Рад небось, что меня шибануло?

– Чего это мне радоваться? – насупился Грегори. – Ты ж не разбойник какой, не тать…

– Не тать, – повторил за ним Поливанов, откидываясь на подушки. Помолчал. – Я слышал, ты герой теперь? Людей в наводнение спасал, на… (Гришка напрягся, ожидая услышать слово «гальюн» и насмешку в голосе) на обломке корабля плавал.

– На гальюне от шхуны, – поправил Шепелёв, чуть поморщась. – От корпуса до Петра Великого.

– А то, что людей спасал – правда? – Поливанов облизнул губы, слизывая с верхней губы, чуть подёрнутой белобрысым пушком, бисеринки пота.

– Ну… – Грегори помялся – очень хотелось подтвердить, но искренность одолела. – Было дело, помогли из подвала выбраться Михею, эконому и поварам. Да только там больше-то Корф отличился, не я… я так – верёвку тянул только.

– Вон как, – прошептал Алекс, опять облизнул губы. – А меня из-под обломков гардемарины из третьей роты вытащили… думал уже – хана мне.

Баклажка молчал, не понимая, к чему Поливанов ему всё это рассказывает.

– Я тебя чего позвал… – сказал Поливанов, мучительно подыскивая слова. – Помириться. Плохо мы с тобой покончили с тем делом. Поправить надо.

Он протянул руку, и Грегори, мгновение помедлив, протянул руку в ответ. Ладони сошлись с хлопком.

[1] Возглас «Шуба!» – сигнал тревоги, приближение начальства.

[2] Божедомы – люди, которые собирали на улицах и в домах трупы во время эпидемий и стихийных бедствий.

[3] Т.е. пять вершков свыше двух аршин. Около 164 см.

[4] Мантилья – элемент национального испанского женского костюма, длинный шелковый или кружевной шарф-вуаль, который обычно надевается поверх высокого гребня (пейнеты).

Глава 12. Декабрь

1

Дверь отворилась, и в открывшуюся неширокую щель просунулась коротко стриженная лопоухая голова, повела глазами от одного кадета к другому, отыскивая нужное лицо. Конопатые близнецы Данилевские (веснушки с наступлением зимы почти сошли на нет, были едва видны) одновременно скорчили незваному гостю рожи:

– Огарки воровать пришёл?

Корф чуть опустил «Историю» Карамзина (которая почти постоянно жила у него на столике – Грегори не протестовал) и пристально поглядел на торчащую в дверях голову поверх обреза книги. Невзорович даже не обернулся – он лежал спиной ко всем, глядел в стену – хандра его с выздоровлением не прошла, наоборот, становилась всё сильнее. Влас тоже не поднял головы, от него была видна только макушка из-за высокой стопы книг – помор, сосредоточенно сопя и высунув язык, решал штурманскую задачу. И только Грегори, отложив в сторону циркуль, который он с глубокомысленным видом вертел в руках, с любопытством глянул в сторону двери и даже чуть обрадовался:

– Ба! Венедикт!

Влас, вздрогнув, высунулся из-за книг, потёр пальцами усталые глаза:

– А, кузен…

Иевлев обрадовано выпалил:

– Влас! Тебя какой-то офицер внизу спрашивает, в холле.

– Офицер? – непонимающе переспросил помор, а в груди стукнуло: «Неужели наконец-то?».

– Ну да, – всё так же торопливо проговорил Венедикт. – Мичман вроде бы, я не разглядел точно.

Никем иным, кроме Аникея, означенный мичман быть не мог, – решил про себя помор, и поспешно накинул на плечи шинель – в холле и в обычные-то дни было не очень жарко, а сейчас – тем более. Несмотря на то, что с наводнения прошло уже чуть ли не полтора месяца, печь в холле всё ещё не сложили.

Влас торопливо прошёл через несколько комнат, мимоходом раскланиваясь и кивая в ответ на приветствия – за три месяца учёбы успел со многими знакомство свести. Венедикт не отставал, почти попадая в такт шагам Смолятина. Должно быть, со стороны это смотрелось забавно, но помор не обращал на это внимания – не хватало ещё беспокоиться, что смешно, а что – нет. Он вышел на широкую площадку у достопамятных дверей директорского кабинета и ринулся вниз по ступенькам. Иевлев, воровато оглядевшись по сторонам, ловко вспрыгнул на перила (десять розог!) и лихо съехал по ним вниз, опередив помора. Внизу он соскочил с края перил и буквально воткнулся в молодого офицера, едва не сшиб с него шляпу.

– Ой! – смущённо воскликнул Венедикт, отпрыгивая назад. – Простите, сударь! Я не хотел!