Не-доросли. Книга 1. Мальчики из провинции

На другой день жареного поросёнка, конечно, не дождались, но на каждом столе обязательно красовался жареный гусь с кислой капустой, и каждому кадету обязательно доставался кусочек – за этим нарочно следили гардемарины во главе с Корфом, и самые «чугунные» строго подмигивая баклажкам, накладывали им на тарелку угощение. Зато уж ржаных пирогов с рыбой, имбирных пирогов и заварного суфле было вдоволь на каждом столе.

В самое рождество классов, разумеется, не было тоже, и кадеты с гардемаринами изнывали от безделья. Ближе к полудню большинство воспитанников разбрелись по друзьям из местных – таких в корпусе тоже хватало. Иевлев приглашал всех троих друзей, но и Глеб, и Грегори, подумав, отказались, Власа же пойти в гости прямо-таки заставили. Да ему и самому хотелось – поглядеть на столичную родню, познакомиться ближе.

Впрочем, в праздничные дни строгость наставников и офицеров заметно поослабла, многих кадет, а не только тех, кто отличился при наводнении, отпускали в город без надзора. Гардемарин это не касалось – с самой середины декабря у них начались экзамены и длиться должны будут целый месяц, после которых последует определение по кораблям, на которых с апреля будет морская практика. Им единственно дали только день отдыха на Рождество, а в иное время занятия шли почти весь день, даже перерывы между классами сократили.

Конечно, и сами преподаватели тоже праздновали, и в праздничные дни экзаменов не было, но гардемарины в эти дни обязаны были просиживать за книгами, за чем нарочно следили дежурные офицеры. Корф, посмеиваясь, сказал кадетам наутро после Рождества: «Ловите момент, баклажки, пока вам дают возможность погулять. Станете гардемаринами через пару лет – завинтят вас в мёртвый узел, из-за книг не выберетесь».

Праздничная вольность нравилась не всем преподавателям и офицерам, особенно тем, которые были склонны к лишней строгости к воспитанникам. С лёгким страхом и гордостью вспоминали старшие гардемарины офицера Гамалею, дальнего родственника добрейшего Платона Яковлевича, который за любой мелкий грех готов был сыпать розги пучками. Впрочем, сейчас он в корпусе не служил.

На рождество гардемарины все разом превратились в зейманов, и гоняли баклажек от себя, швыряясь в них войлочными башмаками, чернильницами, а кое-кто и увесистыми книгами – не мешали бы готовиться к экзаменам. Кадеты же опять пропадали кто где. Влас ушёл в гости к Иевлевым, а литвин гулял по городу с каким-то своим знакомцем, как бы не тем самым, которого они помогли Завалишину стащить с постамента. Грегори же оказался не у дел.

– Кадет! – окликнули вдруг его, и Грегори, мгновенно узнав добродушный голос Ширинского-Шихматова, поворотился и поднял голову. Князь стоял в дверях своего кабинет, и разглядывал Шепелёва, поблёскивая в тусклом свете лампадки круглыми очками.

– Кадет Шепелёв, ваше сиятельство! – отозвался Грегори, стараясь выговорить слова чётче. Ширинского-Шихматова в корпусе любили – не было ещё случая, чтобы он наказал кадета или гардемарина несправедливо или слишком жестоко, поэтому даже среди «чугунных» было в обычае отзываться на его клики мгновенно и любезно.

– Вот что, кадет Шепелёв, – помедлив (должно быть, вспоминая, откуда он знает эту фамилию), сказал князь. – У меня к вам будет просьба. Знаете ли вы, где проживает Павел Михайлович Новосильский?

– Капитан четвёртой роты? – понятливо подхватил Грегори. Новосильского он знал. Молодой офицер началовал над четвёртой ротой, самой младшей, в которой под его рукой ходили самые младшие кадеты, от восьми до тринадцати лет. Всего только старший лейтенант, но его, тем не менее, все называли капитаном, из-за того, что под его рукой ходила целая рота. Первое время, по слухам, старший лейтенант отнекивался от такой чести, пытался возразить или поправить, но потом привык, понял, что это бессмысленно, смирился, и теперь на слово «капитан» только досадливо морщился. – Никак нет, ваше сиятельство, не могу знать!

Потом, видя, как на красивом княжеском лице возникает досада, добавил:

– Но если вы мне скажете адрес, я найду непременно!

Где-то во дворах, за высокими заборами и черепичными кровлями хором пели «Виноградье» – в столице тоже любили поколядовать.

Прикажи, сударь-хозяин, ко двору придти,

Прикажит-ко ты, хозяин, коляду просказать,

Виноградье красное – зелёное!

А мы ходим, мы ходим по Кремлю городу,

Уж ищем мы, ищем господинова двора.

Виноградье красное – зелёное!

Грегори прерывисто вздохнул – так сейчас захотелось оказаться дома, и слушать, как по Новотроицку бродят славильщики, поют «Виноградье», и вот-вот постучатся в дверь барского дома, чая угощения и смешливо поглядывая быстрыми глазами сквозь прорези в берестяных машкерах.

Вздыхай, не вздыхай, а ты не дома, – тут же сказал он себе на ходу.

«Капитан» (а на самом деле старший лейтенант) Новосильский проживал в меблированных комнатах доходного дома немца Штосса за Биржей у Тучковых лесоскладов.