Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Одного из друзей его мы уже повидали – в начале июня на неделю приезжал к нам в гости из Петербурга кадет, но не тот, о котором ты нам рассказывал, что с прозвищем Грегори. Этого товарища, который приезжал, Влас называл диковинным прозвищем Лёве, а по-настоящему его вроде как Лев фон Зарриц зовут, он как бы не барон откуда-то не то из Мекленбурга, не то из Пруссии. Мы в барона-то признаться, сначала не поверили, но вид его проверять не станешь же, невежливо. А после уже, как он уехал, Влас и подтвердил – и правда барон. Чудной парень, Власа нашего ровесник, а по речам – так словно лет на пять, а то и десять постарше, да всё о науке говорит. Ему бы не в корпусе учиться, а в университете, пожалуй, а вон как судьба сложилась. Он всё про старины выспрашивал, да песни старые просил спеть. Что-то и записывал иной раз, а спрашиваем, для чего – только улыбается, да говорит, что интересно. И к чему немцу русские песни да старины?

Иринка совсем выросла уже, вот-вот, гляди и сватов кто-нибудь зашлёт, мать уже второй год приданое копит, да только неясно, какое ныне приданое-то нужно – то ль мужицкое, то ль дворянское. За мужика или мещанина самим большой охоты её отдавать нет, а из благородных вряд ли кто и посватает – мы и сами вчерашние мужики.

Артёмка только про море и говорит, того и гляди, Власу вослед, покрутничать пойдёт к кому-нибудь из котлянных хозяев. Если надумает, прекословить не стану, пусть идёт, скорее к морскому делу навыкнет, раз у него уж так к морю душа лежит. Впрочем, было бы удивительно, случись иначе – все мы морского дела старатели, что с моей стороны родня, что с материной, иной судьбы нам и не видать.

Про беды флота нашего из-за наводнения наслышаны изрядно, надеемся, что скоро поправим беду. Всего два дня, как побывал я на верфях Курочкина, великого нашего мастера, там сейчас доканчивают новый фрегат, «Елена», в августе его в Кронштадт гнать, меня уже звали в этот поход офицером, раз уж «Новая земля» в этом году в море почти не идёт. Думаю, соглашусь, тогда в Петербурге глядишь и повидаемся. Вслед за «Еленой» готовятся и другие суда и корабли, может быть, к войне с турками и успеем пополнить флот. Если снова планируется Архипелагская экспедиция, то Балтийскому флоту славному без дела в гавани не стоять, а дорога проторена уже с полвека.

Слова твои про важное дело меня чрезвычайно озадачили, а мать обеспокоили. Кажется нам, что ты ввязался во что-то сомнительное, но своя рука владыка – ты уже достаточно взрослый, офицер уже и в чинах мы равны, потому и указывать тебе не стану. Если плавание на «Елене» сбудется, буду в Кронштадте и Петербурге, поговорим про то подробнее. Сейчас же прошу – осторожен будь и вдвое осторожнее, и помни про указ государя нашего от 1822 года[6]. Ну а если уж что… не свезёт фортуна – то помни одно правило: «За други своя!».

Поклон тебе и привет от всего нашего семейства и от соседей наших.

Мичман Логгин Смолятин.

14 июля 1825 года.

10

Архангельская губерния

Город Онега

Дом мичмана Смолятина

Кадету Морского корпуса Власу Смолятину

Здравствуй, дружище!

Как ты проводишь время у себя на Беломорье? У нас в роду многое рассказывали о ваших краях, ещё со времён шаутбенахта Сильвестра Петровича, и мне всегда хотелось там побывать. Может быть, со временем и побываю. По правде говоря, когда Лёве сказал мне, что вместо Москвы едет в вашу Онегу, первой моей мыслью было – поехать вместе с ним, познакомиться с родственниками, но увы. Было бы мне хотя бы лет пятнадцать, как тебе, может мне и удалось бы убедить родителей, чтобы хотя бы с дядькой меня отпустили. Но увы… мне всего двенадцать, и дядьки у меня нет, и отец строго-настрого-сказал мне: «Нет». Тем более, что после нашего приключения на Голодай-острове (ты только не обижайся, пожалуйста, я знаю твою гордость) и отец, и матушка смотрят на нашу дружбу с осуждением. Уверяю тебя, это пройдёт, это временно, и прошу тебя, только не вздумай перестать бывать у нас. В конце концов, я смогу им объяснить, что это обычная мальчишеская жизнь, такое бывает у каждого.

Сумбурно и слезливо получилось. Хотел уже порвать листок, но писать заново письмо не хочется, поэтому отправляю так, как есть.

Твой слабовольный друг и кузен Венедикт.

15 июля 1825 года, Москва.

11

Оренбургская губерния

Белебеевский уезд

Село Надеждино, усадьба Аксаковых

Сергею Тимофееву Аксакову

Милостивый государь, Сергей Тимофеевич. Прослышав о ваших намерениях покинуть нашу губернию, я позволил себе пригласить вас снова к себе в имение, так же, как и в прошлом году. Приезжайте вместе с вашими дорогими детьми – со всеми шестерыми, место для того, чтобы вас принять, в моём доме найдётся, за зиму мужики воздвигли около дома два флигеля и достаточно вместительную пристройку. Глаза радуются от того, как они выглядят – любезная и вашему, и моему глазу московская старина, крытая лемехом и два ската, и в бочку. Помещения нарочно для гостей, с тёсаными стенами и закруглёнными изнутри углами, крыльцо с гульбищем. Повеселимся, поохотимся, места наши ничуть не лучше, чем ваше Надеждино.