– Тогда, может быть, ваше сиятельство не откажет в сатисфакции мне? – иронически спросил, поигрывая стеком (когда и схватить-то его успел?!), литвин. – Шляхтич Глеб Невзорович герба Порай, к вашим услугам… не знаю, правда вашего благородного имени…
Литвин незаметно надавил голосом на слово «благородного». Атаман покраснел до багрово-кирпичного цвета.
– Э, нет, – процедил Грегори. – Драться он будет со мной…
– Соглашайся, Сандро, – с лёгкой насмешкой посоветовал вдруг Лёве, поблёскивая стёклами пенсне, и не все сразу поняли, что обращается он к сипло-хриплому горбоносому атаману Новых. Вот как! – отметил Грегори про себя, – Не Каштан, а Сандро! Тот в ответ только коротко дёрнулся, словно намереваясь не то что-то сказать в ответ, не то ударить, но в ответ коротким резким
А ведь Лёве-то и впрямь про этих Новых что-то знает, – отметил про себя Грегори, – надо будет потом его расспросить, наконец, подробнее, что да как, да чего от этого Сандро ждать, кто он таков и почему именно Сандро. Вместе с тем, Шепелёв не отрывал от Новых настороженного взгляда. В спальне вновь повисло напряжение, словно с лейденских банок в углах кто-то снял крышки и придавил торчащие из горлышек стержни в каучуковых пробках. Вот-вот начнут с треском искры проскакивать.
– Да нет, – сказал, наконец, Сандро. Он, похоже, окончательно оправился от потрясения, и снова обрёл прений нагловато-развязный вид, цепко оглядывая по очереди каждого из противников. Покосился на своих – Новые тоже стояли в напряжённых позах: ещё миг – и бросятся. – Мы поступим иначе… чего дурака-то валять с дуэлями. Сойдёмся все на все…
Грегори чуть похолодел. До того он был совершенно в себе уверен – один на один он бы точно с этим хлыщом справился, вне всякого сомнения. А вот стенка на стенку…
Но отступать было поздно.
Друзья стремительно переглянулись, и у всех в глазах Шепелёв прочитал согласие.
– Идёт, – бросил он, засовывая большие пальцы за пояс. – Где и когда?
Место и время выбирает оскорблённый, а оскорблённым сейчас был именно Сандро, которого Грегори посмел коснуться не то чтобы перчаткой, рукой или ногой – зубами.
– На Голодае[2], у лютеранского кладбища, через месяц, – бросил в ответ атаман, потирая шею. Синяк останется, – отметил про себя Грегори, в очередной раз задержав взгляд на отметине от своих зубов. – Мы сумеем выйти из корпуса.
– Что ж так долго? – чуть насмешливо удивился Невзорович, но Сандро ответил холодно, словно гвозди заколачивал.
– Пусть шумиха утихнет.
Это верно, нашумели они изрядно, того и гляди, кто-нибудь в дверь заглянет, дежурный офицер или профос, а то кто-нибудь из старших кадет, которые живут в соседних спальнях.
– К тому же только раб мстит сразу, – вновь блеснул огоньками свечей в стёклах пенсне Лёве. И добавил. – А трус – никогда.
– Оружие? – отрывисто спросил Сандро, не отвечая на слова мекленбуржца.
– Бьёмся на кулаках, – подумав мгновение, ответил Грегори. Так было разумнее всего. Возражать никто не стал – правила хорошего тона в кадетском корпусе такое позволяли.
– До того никто никого не задевает и не задирает, – сказал Влас, словно припечатал, и остальные согласно склонили головы – никто даже не удивился, что точку поставил кадет, который до того всё время молчал.
2
Вопреки опасениям, никто не пришёл на шум в спальне третьей роты. Однако повздорившие Новые и Прежние, постояв друг напротив друга несколько мгновений, всё-таки разошлись с ворчанием и злыми взглядами исподлобья, как две волчьих стаи.
Новые собрались в одном углу, Прежние – в другом. И те, и другие помалкивали, косились друг на друга, перебрасывались короткими шёпотками. Новые сидели вокруг Сандро, который хрипел и откашливался, с каждым разом всё тише (дыхание понемногу восстанавливалось), и то один, то другой то и дело оглядывались через плечо на Прежних.
Грегори сидел на кровати, поджав правую ногу и обняв колено, и, покусывая нижнюю губу, исподлобья смотрел в сторону Новых, то и дело косясь на лежащее на столе письмо и паспарту – так и подмывало взять его и прочитать сейчас, но не время было. Потом, позже, когда все успокоятся и займутся собственными делами.
Невзорович сидел на стуле около кровати справа от Грегори и отсутствующим взглядом смотрел в раскрытую на коленях книгу, тоже изредка взглядывая в сторону Новых. Грегори не знал, что за книгу разглядывает литвин, видел только краем глаза столбцы коротких строк латиницей. Вспомнилось лето и знакомство на Обводном, и книга на мягком сиденье кареты. А потом – наводнение, и тот человек на постаменте («Горе тебе, Вавилон!»), и слова Глеба…
Мицкевич, – вспомнил Шепелёв. – «Дзяды». Наверное, они. Надо бы ещё спросить у литвина, что значит это слово.