Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Сейчас атаман стоял прямо напротив Грегори, загораживая проход между кроватями и держал в руке наотлёт упавшее на пол письмо мачехи. Головой он доставал кадету Шепелёву едва до плеча, но глядел бесстрашно и нагло. А за его спиной ухмылялась вся компания Новых. Грегори словно впервые их всех увидел – внезапно понял, что и сам почти не обращал внимания на их лица, они все были для него словно на одно лицо. И лицо это было лицом атамана – все, как один, горбоносые и светло-русые каштанового отлива, с наглыми и холодными взглядами.

Неужели пришло наконец?

– Ба, что я вижу?! – злорадно и громогласно возгласил атаман, размахивая письмом. Обычный лист сероватой писчей бумаги in-quarto, исписанный тёмно-синими, почти чёрными чернилами. Грегори так и представил, как мачеха клонится над письмом за бюро, обмакивает перо в чернильницу, забавно хмурясь и отбрасывая со лба прядку волос и старательно выводит когда-то незнакомые ей русские буквы. Чуть закусил губу.

Видимо, да, пришло время.

– Отдай, – негромко сказал Грегори, протягивая руку. Краем глаза он видел, как враз приподнялись, настороженно подбираясь, Новые, неотрывно следя за своим атаманом, как почти одновременно с ними насторожились, поворачиваясь к нему, Шепелёву, Влас и Невзорович, как, прислушиваясь к ссоре, шевельнулся фон Зарриц (он, Грегори, всё ещё не мог привыкнуть называть мекленбуржца «Лёве»), как готовно оживились рыжие Данилевские.

А атаман не унялся. И не отдал.

– А видим мы неженку! – гаркнул он, отскакивая от Шепелёва так, чтобы тому было не дотянуться. – Разнюнился, ничего вокруг не видит! Как же, от маменьки дорогой письмо получил, давно по волосёнкам не гладили.

Грегори вдруг почувствовал, как изнутри рвётся что-то страшное и темнеет в глазах, казалось, ещё миг – и либо голова лопнет, либо он разрыдается, либо упадёт в обморок. Последние слова атамана словно сорвали внутри какую-то пружину, Грегори поморщился, атаман вдруг оказался близко, очень близко, так, что казалось, Шепелёв сейчас разглядит мельчайшие поры на его лице, такие крупные, особенно вокруг носа, и торчащие из ноздрей неопрятные волоски – сделай движение, и за нос сможешь его укусить.

А в следующий миг его схватили за плечи и рванули назад, отрывая от атамана, который почему-то хрипел и корчился на полу, а он, Грегори, почему-то щёлкал зубами, а на горле атамана виднелось полукружие укуса.

Я что, загрызть его хотел? – слабо удивился про себя Шепелёв, позволяя помору и литвину оттащить себя. Он не вырывался, не отрывая глаз от пытающегося встать атамана.

А Новые уже бежали к ним, прыгая через кровати, и вид у них был самый решительный, и наверняка кулаки были не пустые – у кого пара медных тяжёлых пятаков, а у кого и пуля свинцовая.

Лёве одним прыжком оказался поблизости, его разделяла с Грегори только кровать, мекленбуржец неторопливо натягивал на руки тяжёлые перчатки буйволовой кожи – кто их знает, что там у него зашито? И Данилевские неожиданно тоже оказались поблизости. И даже щуплый Веничка вскочил на ноги.

И Новые приостановились, замялись, ошеломлённые дружными действиями Прежних (Грегори про себя уже так звал себя, своих друзей и фон Заррица с Венедиктом, чтобы как-то отличать их от Новых).

Потеряли кураж.

Подчёркнуто медленно Грегори освободился из рук друзей, наклонился и поднял с пола невесть когда обронённое им паспарту и письмо – атаман выронил его, и листок улетел под чью-то (под твою, Грегори, под твою! – в горячке уже и не понимаешь, где ты есть!) кровать, выглядывал только уголок. Так же медленно, чувствуя на себе неотрывные взгляды тринадцати пар глаз, сложил его вчетверо и положил на стол.

Ухмыльнулся в лицо Новым.

Атаман к тому времени в несколько движений отполз на спине по паркету, приподнялся на локтях, а потом его подхватили свои, рывком подняли на ноги.

– Ты! – сипло бросил он, сверля Грегори ненавидящим взглядом. – Дикарь! Варвар!.. – он помолчал несколько мгновений, словно не зная, как бы побольнее оскорбить Шепелёва и выпалил. – Скиф! Папуас!

Грегори спокойно (очень спокойно! прежний гнев, который на мгновение охватил его почти до потери сознания, вдруг где-то растворился, оставив только ровную и спокойную неприязнь) усмехнулся в ответ.

– Не понравилось? – голос его тоже звучал ровно, хотя Грегори, чего греха таить, опасался, что даст петуха или прохрипит – но нет. – Готов в любой момент дать сатисфакцию…

На слове «сатисфакция» голос Шепелёва чуть дрогнул всё-таки, но никто уже не обращал на это внимания.

– Тебе – сатисфакцию? – хрипло (уже не сипло, а хрипло – понемногу голос всё-таки восстанавливался!) проговорил атаман – он уже мог стоять без посторонней помощи. А оставленные зубами Шепелёва на горле следы уже наливались кровью. Долго видны будут. – Я тебя, холопская морда, плетью…

Шепелёв сжал кулаки, но сказать ничего не успел.