Не-доросли. Книга 2. Холодные перспективы

Третий день он дома, а вот так, по-доброму, сидя рядом да никого и ничего не опасаясь и не стесняясь, они сегодня сидят впервой, – невесть с чего вдруг подумал Гришка. Сразу после того, как он вернулся из Питера, девчонка вдруг с чего-то начала его дичиться и сторониться – то ли отвыкла за год, то ли позабыла, как бывало – вместе коней в ночное гоняли. То ли дома мозги вправили родственники, поучили, что не дело в её возрасте компанию с барским сыном водить. То ли ещё что…

А ну как её сватают уже? – нежданная мысль вдруг заставила Гришку похолодеть. – А чего ж… возраст для деревни самый тот…

Маруська была его ровесницей. А в деревнях девчонок рано замуж выдают, понёву надела по двенадцатой весне – считай, что и невеста. А к семнадцати годам редко которая и не замужем.

Маруське было пятнадцать. Так же, как и ему. Ещё годик приданое подкопит – и прощай коса девичья, здравствуй, кичка да повой.

Гришка прикусил губу.

Занятый своими мыслями, он не обратил внимания на то, что Маруська уже второй раз у него что-то спросила, и очнулся только когда она обиженно толкнула его в плечо:

– Чего молчишь, барич?

– Заснул, должно быть, – захихикали девчонки.

Гришка уже хотел ответить, но тут со двора за спиной раздался грозный окрик:

– Это что тут за посиделки на моих брёвнах?! А ну брысь отсюда!

Хозяин двора и брёвен, нелюдимый мужик, Васька Мережников, был славен тем, что на двор к себе никого не пускал, даже по большой надобности. Бывало, что и с вилами на свадебьян[7] бросался, когда ряженые ходят по дворам и норовят стащить что-то вроде как в подарок молодым. На святошников, которые зимой колядовать по улицам ходят, грозился собак спустить, не раз рассказывали по селу. Народ Ваську осуждал – понятное дело, грех так плевать на обычай. И одновременно едва ли не до визгу боялся колдовства и сглаза. Гонялся с топором за молодёжью, любящей поозоровать – а те и рады, то ему камешек в стену или на кровлю бросят (жил Васька зажиточно, и дом покрыл не соломой и не камышом, а тёсом), то ворота колом подопрут, то телегу на другой конец села укатят. Ругался Васька, плевался, грозил вилами и топором, бегал по улицам с криками – а только с того молодняку только веселее. И удали лихой больше, молодечества – перед девками как не покрасоваться?

– Собаку спущу! – рявкнул Мережников за спиной. – Зады-то располосует на славу!

Девчонки, не дожидаясь продолжения, мгновенно брызнули прочь. Грегори помедлил мгновение – Ваську он не боялся, да и не стал бы самый драчливый и лютый мужик с трезвых глаз кидаться на барича, хоть и не был крепостным (Васька жил вольным, на казённой земле работал) – себе дороже. Пить Васька тоже не пил, поэтому, наверное, достало бы только дождаться крикуна и дать ему себя рассмотреть. Но отставать от девчонок не хотелось, и выждав мгновение, Грегори всё-таки бросился за ними следом. В лунном свете впереди то и дело мелькала Маруськина длинная коса – ни с кем не спутаешь.

Догнал барич девчонку уже в самой середине села, между зданиями волостного правления и тюрьмы – длинного рубленого дома с мезонином наверху. Оба этих здания построили всего три года назад, когда в уезде решили, что теперь Новотроицк будет центром волости. Понятно, марийцы и татары из окрестных деревень на то поворчали, да только смирились – куда денешься, раз власть так порешила. К тому же оказалось, что на ярмарку в Новотроицк ездить почему-то удобно – со всех сторон дороги.

Маруська стояла около огороженного невысоким плетнём колодца, прислонившись к высокому столбу, опоре журавля. Теребила платок, и глядела как-то странно – видно было даже в лунном свете. Так глядела, словно ждала чего-то.

Чего?

– А… где? – не нашёл ничего умнее Грегори, мотнув головой по сторонам. И тут же обругал себя за тупоумие.

– Не знаю, – шевельнула Маруська плечом. Улыбнулась едва заметно. – Они свернули в проулок куда-то, а я прямо побежала. А ты их поискать хочешь?

В голосе её прозвучало что-то такое… словно бы обида или разочарование.

– Нет, – помедлив, ответил барчук, словно делая шаг в прорубь. И в самом деле сделал шаг, подойдя к девчонке почти вплотную – рукой досягнуть можно. – Чего мне с ними…

– А со мной? – в лоб спросила вдруг она, глядя на него так, словно костёр глазами поджечь хотела. Глаза были самые русалочьи, глянь – и утонешь. Повторила требовательно. – Со мной – чего?

Гришка молча шагнул к ней ещё раз, теперь уже точно оказавшись вплотную, и девчонка тут же подалась навстречу, прижалась к груди.

– Ой, барич, беда мне с тобой, – прошептала она.

Она запрокинула голову, и Гришка, неумело посунувшись к ней навстречу, вдруг безошибочно нашёл её губы своими. Голову мгновенно опалило жаром, обнесло, задрожали колени, неодолимая сила, подымаясь откуда-то из глубины, охватила всё его естество. Грегори ощутил сквозь рубаху и сюртук прижавшиеся к нему тёплые мягкие округлости, руки сами потянулись обнять девчонку, комкая пестрядинный сарафан, вплетаясь в косу и отыскивая прикоснуться к коже.