– Стой, твою мать! – гаркнул сзади унтер, но Аникей уже вбежал в ворота и сразу же рывком прыгнул вправо, скрываясь за створкой ворот и забором. Вовремя! – вслед гулко бабахнул выстрел, пуля ударила в воротный столб, брызнула крупная щепа, забелело на отколе.
Аникей мчался, не останавливаясь, уворачивался от встречных мастеровых – кто-то тащил к лесам кирпич на
Так и до следующего забора добежал.
Но ворот в нём не было.
Аникей на мгновение остановился, раздумывая, что делать, затравленно глянул по сторонам, отыскивая лестницу – ни одной поблизости! Зато увидел конвоиров – они стояли в воротах и разглядывали стройку – должно быть, его искали. «Упёртые! – невольно восхитился Аникей. – Найдут ведь!» И почти тут же молодой конвоир его увидел – вытянул руку в его сторону, указывая унтеру. За грохотом и звоном стройки нельзя было услышать, что они там говорят. Да и ни к чему было – и так ясно!
Ждать было ни к чему.
Леса в этом месте стояли почти вплотную к забору, и Аникей, подскочив к громоздкой конструкции, ухватился за столб и полез вверх – моряку это не задача. Несколькими рывками он взобрался на первый ярус лесов, глянул через забор. За забором – нестройная пёстрая толпа статских, в трёх саженях от забора по всей Адмиралтейской перспективе от Манежа до дома Лобанова-Ростовского, который в прошлом году, после наводнения, целиком взяло в аренду военное министерство – частая цепь солдат, спиной к стройке, лицом к Сенатской площади, а дальше, на Сенатской, вокруг памятника Петру Великому – плотное каре пехоты.
Свои!
Мичман смерил взглядом расстояние от лесов до забора – не больше полутора аршин! Над головой басовито зыкнула пуля – должно быть, солдаты поняли, чего он хочет.
Думать – только время убивать да страха набираться!
Взмахнув руками, Смолятин-старший прыгнул!
Перелетел через забор, зацепив острые верхушки барочных досок полами шинели!
Грохнулся прямо на какого-то обывателя, сбил его с ног!!
И сам тут же грохнулся на оснеженную мостовую, ударившись локтем – боль острожалым шилом пронзила руку от локтя до плеча.
Перекатился по брусчатке, вскочил на ноги, не оглядываясь на сбитого с ног обывателя, бросился вправо, сбил по дороге с ног ещё одного или двух человек. По флангам, у министерства и Манежа, перегораживая проезды,цепь была чаще, посредине же растянулась. Аникей нырнул между двумя солдатами – от локтя до локтя не меньше полусажени! – и помчался по Сенатской по направлению к каре, каждое мгновение ожидая выстрела в спину.
Не стреляли.
Через Неву бежали осторожно, скользящим шагом, словно на лыжах или коньках, жались к быкам моста – на случай, если вдруг лёд треснет или провалятся, было б за что ухватиться. На середине реки остановились – широкая полынья подходила почти вплотную к мосту, оставляя полоску льда не шире полусажени. А то и вовсе в аршин.
– Риск, – вновь передёрнул плечами Невзорович.
Мальчишки переглянулись.
– Кинем на пальцах, кто пойдёт первым, – предложил Влас. – Чтобы всё честно было.
Кинули на пальцах.
Выпало Невзоровичу.
Лёд под ногами чуть слышно потрескивал. Глеб жался спиной к мостовому быку, ощущая под пальцами обледенелый сруб, прижимаясь к нему спиной и с холодком оцепенело глядя в тёмную зеленоватую невскую воду. «Вот сейчас кромка подломится, и ухнешь ты, шляхтич Глеб, с головой… – билась в голове навязчиво глупая мысль. – Шинель тяжёлая, хрен выплывешь…»
Пронесло.
Полынья осталась позади, Глеб с облегчением выдохнул, отшагнул от воды прочь (лёд, недавно такой зыбкий, теперь казался невероятно крепким и надёжным!) и обернулся. Грегори и Влас на той стороне полыньи опять кидали на пальцах – кому идти теперь.
Выпало Власу.
Ему тоже повезло – лёд не шелохнулся, пока он, тоже прижимаясь спиной к быку, двигался мимо полыньи. Дошёл до литвина, обернулся.
Грегори не ждал – уже шёл следом. И в этот миг над их головами через перила моста вдруг перегнулся человек (а перила надо льдом всего в какую-то сажень с небольшим – взрослый человек руками досягнёт). Усатое лицо, высокий бикорн на голове, медный ярко начищенный орёл на лбу, серебряные эполеты – офицер. Вензель финляндского полка – должно быть, это и был поручик Розен, тот, что, по словам унтера перекинулся к Николаю.