Не-доросли. Книга 3. Метель

Лезли молча, упорно сопели, обливались по́том. Здорово мешали шинели, но никто и не подумал их снять – наверху наверняка был ветер, невелика радость замёрзнуть на железной крыше. Промёрзшие железные ступеньки леденили руки даже сквозь перчатки, скользили под сапогами. Из-за здания Сената с площади слышалась частая глухая пальба – палили залпами и вразнобой, мальчишки торопились. Наконец, добрались и до верха, Грегори первым пролез в выемку в карнизе крыши. Ветер и правда был колючим и жёстким, стегнул по щекам, и почти тут же Грегори наткнулся взглядом на неприязненное лицо какого-то уличника.

– А тебе чего тут надо, кадет? – безошибочно опознал уличник воспитанника Корпуса по кокарде на фуражке. Грегори, не отвечая, выбрался наверх целиком, а тот уже тут как тут – стоит вплотную, выпятив грудь, и меряя его взглядом.

– Ты чего сюда припёрся, кадет? – с неприязнью процедил он, сжимая кулаки.

Грегори уже прикидывал, как удобнее будет свернуть забияке нос на сторону, чтобы самому удержаться на крыше, но в этот момент над срезом кровли показалась голова Яшки.

– Эй, эй, Серёга, полегче! – окликнул он задиристого. – Свои!

Он рывком выскочил на крышу, подошёл к набычившимся мальчишкам.

– Я же тебе говорил, что мне надо первому идти, – упрекнул он Шепелёва и повернулся к забияке. – Серёга, это со мной! Да ты не признал что ли, это ж Грегори из Морского корпуса, с которым в прошлом году дрались у Гостиного двора.

Тот несколько мгновений вглядывался в лицо Грегори, потом вдруг улыбнулся, протягивая руку:

– Вспомнил! Чего раньше не пришли, тут сейчас такое было – Конная Гвардия атаковала!

Народу на крыше и вправду было много – хоть и не так густо, как на набережной, где не протолкнёшься, а не меньше двух сотен человек – в основном уличники, мальчишки, да и взрослые тоже, обитатели городского дна.

Конногвардейцы возвращались после атаки. Кони устало мотали гривами, спотыкались.

Николай Павлович сжал в руке хлыст так, что даже костяшки пальцев побелели, казалось, рукоять хлыста вот-вот треснет в царском кулаке. Он видел всё – и как конногвардейцы, рассыпавшись, неохотно скакали к мятежникам, и залпы из строя каре, и камни и поленья, которые летели из толпы и с забора вокруг Исаакиевской стройки – летели прямо в скачущих, били всадников в спины, по плечам и по головам, по конским мордам и крупам. И то, как кавалерия, так не доскакав до каре, начала разворачиваться назад – кому было охота рубить своих, тех, с кем вместе дрались при Бородине и Малоярославце, Березине и Кульме, Лейпциге и Фер-Шампенуазе?

– Сухозанет! – позвал император, ударив рукоятью хлыста по луке седла. Мороз понемногу забирался под мундир, то и дело охватывал тело крупной дрожью.

Генерал Сухозанет, начальник артиллерии корпуса гвардии, был тут же, ему было только чуть за повод коня потянуть, чтобы оказаться перед Николаем.

– Слушаю, ваше императорское величество!

– Иван Онуфриевич, что там, заряды к пушкам подвезли наконец? – отрывисто спросил Николай. Пальцы заледенели на холоде, сводило судорогой. – Мне всё это надоело.

– Так точно, ваше императорское величество, час как подвезли! Артиллерия готова.

– Вот и отлично, – судорога сводила лицо, и казалось, император смеётся злой усмешкой. – Прикажите заряжать картечью. С этим балаганом пора кончать. Никогда не любил затянувшиеся спектакли!

Доктор Дуглас Маккензи (тёмно-голубой сюртук под тёмно-серым рединготом нараспашку, шляпа-котелок, тяжёлая трость с набалдашником слоновой кости, пышные усы и бородка а-ля Генрих Четвёртый, брови крутой дугой, выпуклый высокий лоб и прямой нос, остатки когда-то пышной белокурой шевелюры) отложил окровавленный скальпель и вытянул перед собой длинный корнцанг:

– Прошу, господин генерал – последствия вашей общей глупости – налицо!

Милорадович страдальчески улыбнулся – всё время, пока Маккензи его оперировал, генерал был в сознании, и только иногда страдальчески морщился.

– Поверите ли, господин доктор – первая рана за всё время службы!

Шотландец покачал головой, дёрнул аккуратно подстриженным усом и сказал:

– Не думаю, что есть с чем поздравлять, господин генерал. Тем более, что ранение очень тяжёлое, тут не до шуток.

– Я понимаю, – в голосе Милорадовича прорезалась осиплость. – Доктор… покажите мне пулю ближе…

– Для чего? – непонимающе поднял брови Маккензи. – Хотите запомнить её на всю жизнь?

Но пулю показал, придвинув окровавленный корнцанг почти к самому лицу генерала – окровавленный комочек в щипцах, с которого капала густая тёмно-алая кровь.

– Прошу, ваше высокопревосходительство.

Генерал несколько мгновений вглядывался в пулю, потом его губы тронула едва заметная улыбка.

– Пистолетная… слава богу…

– Не понимаю… – брови доктора поднялись ещё выше.

– Пистолетная… значит – стрелял… дворянин… офицер или статский… – слова давались Михаилу Андреевичу со всё большим трудом. – Не солдат… слава богу… ни один солдат не поднял… оружие на Милорадовича…

Генерал начал терять сознание, его речь быстро утрачивала связность.