Не-доросли. Книга 3. Метель

– Поручик Башуцкий… Саша… если не приду в сознание… государю – волю мою… всех моих мужиков – на волю… Катенька Телешевой – золотой гарнитур…

Доктор Маккензи, уронив корнцанг бросился к чемоданчика и выхватил флакон с нюхательный солью.

Поручик Башуцкий зло плакал в углу.

Пушки раскатисто грянули, вдоль строя стремительно прокатилось дымное облако с проблесками огня – одна за одной, одна за одной. Визгучая картечь порвала морозный воздух, рванула грязные сугробы, подёрнутые серой питерской сыростью, выщербила каменную кладку, рикошетила от тяжёлых гранитных ступеней Адмиралтейства и Сената.

Щедро плеснула кровью на серый снег.

Бросились врассыпную солдаты и матросы. Кто-то из офицеров глянул неверяще – второй залп хлестнул прямо в лицо, обдало жаром и горячей кровью, окрасило сугробы в багрец.

Влас несколько мгновений заворожённо смотрел, как вспухают у пушечных жерл огненно-дымные облака.

Над площадью вновь заверещало крупно нарубленное железо.

– Брат! – кадет, спохватившись, ринулся в сторону Сенатской. Шепелёв, спохватившись, бросился следом.

Опоздал!

Зато успел Невзорович! Толчком штиблета подшиб ногу помора под коленом и навалился на Власа, удерживая его за руки и плечи.

Влас свалился на настил кровли, едва не ухнув через край крыши вниз – на заснеженный гранит брусчатки с крыши осыпался снег.

Залп!

Виноградная картечь с каким-то сверлящим визгом стегнула по мосту, сшибла с быка снеговую шапку, свистнула где-то около самого уха. С площади слышались пронзительные крики.

– Пусти! – Влас уже снова стоял на ногах, балансируя на покатой крыше. Помор сжал кулаки, примериваясь к чуть отступившему литвину – сейчас Влас этому иезуиту нос на сторону своротит.

Чтобы знал, кого и когда останавливать.

В этот миг на ноги встал распластавшийся до того по крышеШепелёв. И почти тут же коротким рывком оказался рядом со Смолятиным, облапил его за плечи, навалился неподъёмной тушей.

– Пусти! – вновь трепыхнулся было Влас, понимая уже, что двоих ему не одолеть, но тут же подскочил и литвин:

– Не пускай, Грегори! – крикнул он отчаянно, вцепляясь в руки Власа. – Держи!

Снова вспорола зимний воздух над головами рубленое железо. Молодой солдат на мгновение замер на верхнем гребне набережной, глядел назад вполоборота, словно кого-то высматривал, ждал, что следом кто-то бежит, держал ружье с примкнутым штыком наотлёт. Картечь ударила его в спину, сломала пополам, кровь плеснула на гребень сугроба, парень неуклюже рухнул к самому урезу воды.

Не успел.

Вдалеке уже бежали по льду, беспорядочно, кто куда, мундиры хорошо были видны на заснеженной Неве.

– Пустите! – уже безнадёжно, понимая, что его не пустят, повторил Влас. – Там Аникей!

– Ты ему сейчас ничем не поможешь, – хрипло возразил Невзорович, пряча глаза. – Умереть хочешь рядом с ним?

– А хотя бы! – яростно, со слезами в голосе крикнул помор. – Пусти, литвинская морда!

– Даже не думай, – покачал головой Невзорович. А Шепелёв, чувствуя, как Влас рвется из его рук, только крепче стиснул заломленные за спину руки помора. – Вряд ли Аникей был бы тому рад!

На льду кто-то певуче выкрикнул команду, метнулся в сумерках неразличимый штандарт. Солдаты начали собираться а нему, но по берегу уже неслись с конским храпом – чуяли кровь кони, чуяли! – конные батареи. Разворачивались с разгона.

– Тоооовсь!

– Пали!

Теперь били ядрами.

Взломанный невский лёд вставал на дыбы, горбатясь в вечерних сумерках зеленовато-пузырчатыми льдинами. Над рекой пронесся обречённый, полный смертного ужаса многоголосый вопль.

Смолятин заплакал – отчаянно-горько, безнадёжно, снова рванулся, но друзья держали крепко. Влас укусил Невзоровича за руку, но Глеб только сжал зубы, не разжимая хватки.

Пушка грянула недалеко от Сената, почти прямо под ними, провыло ядро, вопли тонущих в стылой декабрьской воде солдат полоснули по ушам. Ноздри щипал едкий пороховой дым.

С площади раздавались команды, цокот копыт – похоже, там всё было кончено. Потом на набережную прямо на виду кадет выехал всадник на вороном коне.

Государь.

Николай Павлович остановился, придерживая поводья левой рукой, затянутой в белоснежную лайковую перчатку, неотрывно смотрел на невский лёд, где погибали те, кто так и не захотел сдаться. Бритое лицо его кривилось, словно император пытался сдержать рвущиеся из глаз слёзы.

Впрочем, это продолжалось всего лишь миг. Николай Павлович справился с собой, выпрямился в седле и понял невозмутимый вид, не замечая трёх мальчишек, притихших на краю кровли Сената всего в паре десятков сажен от него.

Глава 12. En garde!

1

Загремел барабан, и Грегори открыл глаза.

В спальне стоял серый полумрак, разгоняемый только тусклым светом лампады на божнице. Кадеты завозились, задвигались (барабан всё гремел и гремел, казалось, барабанщик где-то совсем рядом – впрочем, так оно и было – он ходил по недавно построенному коридору из одного крыла в другое), и Грегори выбрал мгновение, чтобы полежать в постели ещё немного – переждать, пока сгинет суматоха и не толкаться – смерть не любил этого.