Не-доросли. Книга 3. Метель

На этот раз не было слышно ни единого шёпотка. Грегори покосился вправо, на Власа – помор стоял бледный, как смерть, и Шепелёв понял – ещё мгновение, и кадет Смолятин шагнёт из строя со словами: «Я знал, ваше превосходительство!».

И точно – помор уже неуловимо качнулся вперёд, но Грегори одними губами прошептал:

– Не сметь! – и поразился, услышав точно такой же шёпот сзади.

Невзорович.

Сдвоенный шёпот друзей словно пригвоздил помора к месту, он промедлил всего пару мгновений, а в следующий миг адмирал, не дождавшись ответа (собственно, он разумеется, его и не ждал, напротив – надеялся, что никто не признается) удовлетворённо кивнул:

– Так я и думал. В Морском корпусе не может быть ни одного смутьяна и заговорщика, из его стен выходят только верные государю и отечеству честные офицеры!

Шепелёву на миг показалось, что сова адмирала отдают каким-то показным трагическим пафосом, к тому же как-то плохо отражают реальность. Но думать об этом сейчас было некогда.

– Стало быть, это было обычное любопытство! – напирая на каждое слово, возгласил директор. – Поэтому за вчерашнюю прогулку к монументу Петру Великому я никого наказывать не стану. Разумеется, в том случае, если не выяснится обратного, – Пётр Михайлович помедлил мгновение и закончил, словно отрезал. – А теперь все – марш по классам!

В коридоре у двери в классную комнату возникла весёлая свалка мальчишек, и Грегори на несколько мгновений приостановился. И как раз в этот миг его обогнал Влас. Глянул так, что у Шепелёва мороз пробежал по коже, словно кто горсть муравьёв за ворот высыпал – было дело как-то во время шатаний по новотроицким лесам – кто-то из мальчишек решил подшутить над барчуком.

– Отойдём, – голосом помора можно было заморозить Маркизову лужу, в нём не слышалось ни единой вопросительной нотки.

Отошли в сторону, к широкому подоконнику. Невзорович последовал за ними. Влас не возражал, и сразу же стало понятно – почему.

– Между нами возникло непонимание, – процедил помор. – Оно может быть разрешено только кровью…

Грегори едва не поперхнулся.

– Влас… ты чего?!

– Ты! – помор ткнул пальцем в грудь Шепелёва. – Ты издевался над соратниками моего брата, людьми, которыми восхищались я и Глеб, смеялся над их намерениями. Ты оскорбил нас обоих. Ты помешал мне пойти на помощь моему брату – ты оскорбил меня вдвойне.

Кадет Шепелёв поднял бровь, начиная проникаться серьёзностью момента. Глеб сдавленно кашлянул – казалось, он ожидал чего-то другого.

– Ты, – Влас, между тем точно так же ткнул пальцем в грудь Глеба, и литвин даже чуть попятился. – Ты помешал мне в том же самом – и этим тоже оскорбил меня!

Взгляд Невзоровича стал чуть туманным и отстранённым.

– Я правильно понимаю? – медленно проговорил он.

– Да, – бросил Влас, словно плюнул. – Я требую сатисфакции. О месте и времени договоримся позднее.

– Ну что ж,– вздохнул Грегори. – Пусть так…

– Потребуются секунданты, – заметил Глеб. – Я, пожалуй, попрошу об этой услуге Лёве.

– Я, разумеется, хотел просить Венедикта, – сказал Влас как о само собой разумеющемся.

Они оба воззрились на Грегори, и Шепелёв, хмыкнув, пообещал:

– Не беспокойтесь, я найду секунданта.

– Я надеюсь, не этого босяка-бульвардье, – насмешливо процедил Невзорович, и Грегори дёрнулся, словно от удара. Смерил Глеба взглядом с головы до ног и процедил:

– Не беспокойся.

2

Утро было премерзостное – болело всё тело, словно его всю ночь били палками. Бамбуковыми, как в Китае, – вспомнил мичман рассказы кругосветных путешественников.

Картечь зацепила Аникея по касательной – несколько кусков рваного железа разорвали мундир, содрали кожу на левом боку, обнажив плоть едва ли не до голых рёбер. И рубаха, и мундир тяжело и щедро намокли кровью, прилипли к ране, и при каждом движении Аникей кривился и кособочился. Сверх того, на льду Невы ядро угодило в лёд прямо рядом с ним, и он угодил в пролом во льду, а рушащиеся сверху куски льда били его по плечам. Мичман едва сумел выбраться на лёд, правая рука почти не двигалась от удара ледяной глыбой – Аникей подозревал перелом. Добро, рядом оказались матросы – вытащили мичмана на лёд, поставили на ноги, а потом, когда обстрел закончился, помогли и на набережную выбраться. Пока хромал весь мокрый – матросы поддерживали за плечи – до Экипажа, пока перевязали, отпоили водкой, мичман понял, что и ног почти не чувствует. Ноги ему тоже растёрли водкой, идти в таком состоянии никуда не хотелось, и мичман остался ночевать в Экипаже.

Да и куда теперь было спешить?

Некуда.

Мичманская комнатушка в Экипаже невелика, – полторы сажени на две, с небольшим окошком, белёные стены, узкий дощатый диван, стол и шкаф для одежды.

За дверью слышался сдержанный гул голосов, шорох шагов – после того, что было вчера, трудно было и ожидать в Экипаже чего-то другого. Мичман, мгновенно вспомнив всё вчерашнее, сдавленно застонал, перевернулся на живот, комкая подушку.

Господи, да что ж это они натворили?! Сколько вчера народу под картечью полегло! Русские солдаты подняли руку на русских солдат!

А сколько же времени?!