Предлагать примирение должна вызвавшая сторона – это все он знали твёрдо.
Скованная льдами ширь Маркизовой лужи, там и сям помеченная тёмными пятнами промоин и торчащими вверх глыбами редких в этих краях торосов, с едва заметной темной полосой на месте речного фарватера. На окоёме, где-то далеко на западе виднеется едва заметным пятнышком Кронштадт – детище великого государя, прибежище русского флота. Ветер, налетая с залива, дочиста вылизал каменистый берег Васильевского острова, оставив на песке и камне только редкие и тонкие полосы снега.
– Здесь, – остановился Бухвостов. Огляделся по сторонам и утвердительно кивнул сам себе. – Да, здесь.
Все молча с ним согласились – место и вправду было подходящее. Берег ровный и твёрдый, снега мало, ноге увязнуть нее в чем, домов поблизости мало, да и неблизко они.
То, что нужно.
Власа вдруг охватило странное чувство – словно всё это с ним уже было. И почти тут же понял, где и когда. Весной. Вот Грегори, вот Невзорович, вот он, Влас, вот Лёве с Венедиктом, вот Сандро, вот Бухвостов. Всё совсем как тогда, во время драки на Голодай-острове. Не хватает только Корфа и Яшки с ватагой его
Чувство нереальности происходящего было настолько сильным, что Влас даже попятился, ожидая, что вот-вот проснётся – и вправду-то сказать, в каком сне могло бы ему присниться, что он сойдётся с людьми, которых считал лучшими друзьями – настоящими друзьями! – с оружием в руках, с остро заточенной сталью, пусть даже и до первой крови только, а не до смерти.
На него уставились с недоумением – похоже, что никто не ощутил того же самого, что и он. И чтобы скрыть смущение, Влас отошёл в сторону и начал собирать плавник – совсем как на поморском берегу. Обкатанные и облизанные волнами дочерна ветки деревьев, обломки судовой обшивки и набора – вон в некоторых даже и медные скобы торчат.
– Влас, зачем? – окликнул его Бухвостов с недоумением.
– Костёр разведём, – нашёлся Влас. – Пусть если со стороны посмотрят, то подумают, что мы просто костёр жжём, чтобы репу испечь или ещё что…
– И то – дело, – одобрительно согласился Сашка, тоже ухватив расщеплённый с одного конца обломок шпангоута. – Репу, кстати, я тоже прихватил.
По берегу раскатился дружный хохот семи молодых лужёных глоток.
Бледный полупрозрачный огонёк жадно и робко лизал почернелые дрова, полусырые сверху и просушенные до янтарного звона в глубине.
– Может, начнём уже, а? – спросил Грегори, щуря глаза на огонь и разглядывая горку некрупной, с кулак взрослого мужика, помытой репы на припорошённом снегом песке. – Чего время зря тянуть.
Влас при этих словах почувствовал вдруг то же самое утреннее ощущение – горечь во рту, мороз по коже и мерзкое щупальце за воротом, и понял, что с каждой проведённой у огня минутой его решимость тает, как снег весной.
Секунданты сошлись посреди небольшого песчаного пятачка, убитого волнами и ветром до твёрдости камня. Развернули полотняный свёрток, и три совершенно одинаковых кортика тускло блеснули на неярком зимнем солнце.
Дуэлянты стояли в равностороннем треугольнике лицом друг к другу уже без шинелей и мундиров – широкие рубахи и панталоны трепал набегающий с залива лёгкий ветерок, и Влас сразу почувствовал озноб. Ещё чуток – и начнут руки дрожать, – сердито подумал он. Глупое место выбрали. Но по-настоящему рассердиться почему-то не получалось.
Кортик удобно лёг в ладонь точёной костяной рукоятью. Интересно, чей он? – возникла вдруг глупая мысль, и Влас поспешил отогнать её прочь. После выяснять будешь, сейчас не до того.
Совсем не до того.
Разошлись на полторы сажени, повернулись лицом друг к другу. Секунданты торопливо разбежались по сторонам, освобождая дуэлянтам место.
Ждали
Свист боцманской дудки в руках Бухвостова (то ли Корф, выпускаясь летом из Корпуса, оставил ему свою дудку, то ли Сашка своей обзавёлся – никто этого не знал) ударил по нервам, словно плетью по оголённой спине – внезапно.
И трое мальчишек с кортиками в руках стремительно рванулись друг к другу.
Дальнейшее в памяти Власа потом всплывало какими-то урывками, тонущими в стремительной и сумбурной коловерти: мелькали клинки – то у самого лица, то у живота, то у груди, слышалось хриплое дыхание и вскрики, вихрился снег.
Никакого высокого фехтования, словно со шпагой, рапирой или саблей тут, конечно, не было – со стороны, скорее всего, это больше походило на матросский ножевой бой, а если и вовсе точно – то скорее на простонародную кабацкую поножовщину. Но со стороны ни Влас, ни Грегори, ни Глеб этого увидеть не могли.
А те, кто мог – замерли в оцепенении, заворожённо глядя на свалку тел и мелькающую сталь.
Опомнились через какое-то время – Власу показалось, что прошло не меньше получаса, но умом он понимал – это вряд ли. С острия его кортика капала кровь – кого-то он всё-таки зацепил. Правый бок жгло, и рубаха стремительно намокала кровью, дыхание вылетало из груди со свистом, сердце гулко колотилось где-то в горле.