Не-доросли. Книга 3. Метель

– Эка, глазаст, – пробормотал он невнятно и тут же ощетинился. – А ты откуда знаешь, что это за книга?!

– Сорока на хвосте принесла, – невозмутимо ответил младший брат, втискивая книгу на место, между уставом Петра Великого («Книга Устав морской о всём, что касается доброму управлению в бытности флота на море») и «Русланом и Людмилой» недавнего издания.

– Сорока, – процедил Аникей.

Влас промолчал.

Радищева ему ещё зимой давал почитать под большим секретом, пятью клятвами, в число которых входило поедание земли, гардемарин Корф,.

Но Аникею этого знать было не надо. Да он и так, должно быть, догадывался, памятуя свои кадетские и гардемаринские годы, что для воспитанников Морского корпуса запрещённая литература – вовсе не секрет.

Молчание затягивалось.

– Ну ладно, – не выдержал первым старший, и младший с трудом сдержал усмешку. – Допустим, ты узнал что-то. Допустим, я – карбонарий, этерист. Что с того? Не побежишь же ты доносить?!

– Примите меня к себе, – тихо сказал Влас.

Вот этого старший не ожидал никак.

– Ты что, ополоумел?! – резко спросил он после нескольких мгновений ошалелого молчания.

– Но почему нет?! – возразил кадет почти мгновенно. Он ждал, что Аникей ответит именно так. Или примерно так. – Я же понимаю, вы хотите республику, конституцию, рабство отменить! Это же благородное дело!

– Благородное, – процедил Аникей с непонятной интонацией. – Да уж. Ладно, проныра. Я поговорю с… (он помедлил неуловимое мгновение, словно колеблясь, назвать имя или всё-таки нет) с мэтрами. Может быть, и согласятся. Поручусь, если что…

– Дмитрий Иринархович тоже поручится! – торопливо вставил Влас.

При упоминании Завалишина на лице Аникея возникла мгновенная, почти незаметная гримаса, словно он услышал что-то неприятное. Но почти тут же и исчезла, и он только коротко кивнул.

[1] Алга! – вперёд, пошёл (тат.).

[2] Карбонарии – члены тайного, строго законспирированного общества в Италии в 1807 – 1832 гг.

[3] Этеристы – члены тайного общества греческих революционеров «Филики этерия» (1814 – 1820 гг.), ставивших целью восстановление греческого государства. Эксальстодос (exaltados – восторженные, исп.) – испанская партия левых либералов периода революции 1820 – 1823 гг.

Глава 6. Октябрь

1

Вечерний барабан простучал к отбою, проскрипели в коридоре полы под шагами дежурного офицера. В спальнях Морского корпуса было тихо. Брошены на столы и тумбочки книги и тетради с конспектами, навигация, артиллерия и парусное дело тусклыми призраками виснут в изголовье кадет и гардемаринов, неслышными шагами крадутся в сны, заставляя недовольно бормотать и ворочаться на жёстких матрасах, набитых морской травой.

Не спали только кадеты пятой роты.

В пятой спальне царила неспешная и почти бесшумная суета – пришло время «полночной окрошки».

Словно по волшебству из чьей-то тумбочки на столе возникло блюдо – отодвинули в сторону и Жданова, и Гамалею, и Карамзина. Кадеты выкладывали на стол прибережённые с ужина куски хлеба, купленные в ближней мелочной лавке сыр, варёные и печёные яйца, лук. Рядом с блюдом возник высокий кувшин с пахучим квасом, легли точёные деревянные ложки. Яичная скорлупа и луковая шелуха горстями летела в корзину для мусора, стучали ножи, мелко крошили лук, сыр, хлеб, сваливая крошево в широкое блюдо. Тёмной струёй в блюдо пролился квас.

Первым зачерпнул ложкой из блюда Грегори (после разделения воспитанников по возрастам и драки на Голодае мало кто в их спальне отваживался оспаривать первенство недоросля из Оренбургской губернии и двух его друзей – ни прежние, ни новые), за ним – другие кадеты, по старшинству. Порядок старшинства соблюдался строго, словно в большой крестьянской семье, где все черпают ложками в очередь из котла или горшка. Торопливо стучали ложки, воспитанники жевали изумительно вкусный ужин. Спроси сейчас у любого из них, что в этом ужине такого вкусного – никто не смог бы ответить.

Когда блюдо опустело, Грегори (в прошлом году это делал Бухвостов или Корф, как старший по возрасту) кивнул рыжим близнецам. Данилевские ещё с весны поняли, что с Шепелёвым лучше не спорить. Они неторопливо собрали ложки со всего стола и потащили блюдо к своей тумбочке. Потом уютно устроились каждый на своей кровати – оба в сюртуках нараспашку, по-татарски скрестив ноги и разбросав штиблеты на полу. Жорж перебирал струны гитары (за лето он научился вполне сносно играть и петь) – тихо-тихо, чтобы не слышно было в коридоре – и напевал:

Где друзья минувших лет,

Где гусары коренные,

Председатели бесед,

Собутыльники седые?

Деды! помню вас и я,

Испивающих ковшами

И сидящих вкруг огня

С красно-сизыми носами!

– Нет, чтоб про моряков сложить такое, – чуть недовольно проворчал, покосившись в угол, Грегори – он пристроился на стуле около своей кровати и бездумно листал любимого Эксквемелина. – А то хоть про нас… кадет или гардемаринов…