Не-доросли. Книга 3. Метель

Яшка в полумраке с уважением покосился на Власа, Глеб, заметив этот взгляд, криво усмехнулся – как просто дворянину заслужить уважение черни. Всего-то влезть в чужое окно.

– А в окна-то лазил хоть раз? – спросил, между тем, Яшка.

– В окна не доводилось, тут твоя правда, – признался Влас. – А вот по вантам – не раз.

Яшка в ответ только молча указательный поднял палец, призывая товарищей помолчать. Глеб немедленно оскорбился – да что этот бульвардье себе позволяет?! Но всё-таки промолчал – не время было и не место. После посчитаемся, – пообещал себе шляхтич, загибая для памяти мизинец. С детства повелась за ним такая привычка, палец подогни – и в жизни не забудешь!

Уличник быстро оглядел фасад дома, казалось, его прищуренный взгляд отмечает малейшие мелочи. Должно быть, так оно и было – скорее всего, атаману не раз приходилось лазить в окна, форточничать.

Без скрипа затворилась калитка, лязгнул засов, и послышались шаркающие шаги татарина – дворник уходил в сторожку.

– Трубу видишь? – спросил, наконец, Яшка.

Коленчато-суставчатая водосточная труба тянулась почти от самого тротуара до жестяной кровли и проходила, на глаз, всего в неполном аршине от балкона. А балкон – в том же неполном аршине от нужного окна.

– Понял, – сдавленно ответил помор. И правда, чего ж тут не понять.

– Тогда так, – процедил атаман. – Я в этом деле лучше вас понимаю, потому, не обессудьте уж, господа, указывать здесь мне.

Все трое недорослей молча проглотили слова уличника, тем более, что он был прав. Для чего его и позвали.

– Ты и ты, – Яшка по очереди ткнул пальцем в сторону Глеба и Грегори (добро ещё в грудь прямо не ткнул, – с неприязнью подумал литвин, – тогда б точно пары зубов недосчитался), – будете на стрёме стоять.

– На чём? – не понял Невзорович.

– Смотреть будете, не идёт ли кто, – терпеливо пояснил уличник. – Если кого видите, свистите или ещё шумните как-нибудь…

– Да понятно, понятно, – нетерпеливо бросил Грегори.

– Мы лезем по трубе на балкон, – продолжал атаман. – Я остаюсь на балконе, а ты, трескоед (обидное слово прозвучало настолько обыдённо, что никто из троицы недорослей и не подумали оскорбиться – так, стало быть, и оставаться Власу для уличников трескоедом) полезешь по карнизу к окну. А я тебя за пояс придерживать буду, чтоб не убился, если сорвёшься.

Глебу досталась для наблюдения западная сторона проспекта, которая в паре сотен сажен от места нового приключения кадет распахивалась на пустырь и дальше – в море. Поэтому шляхтич особенно не беспокоился – если даже и принесёт кого с этого пустыря или от моря нелёгкая (что вряд ли), его будет видно и слышно издалека – и частенько оглядывался назад, на уличника и помора.

Фонари не горели и здесь.

Вернее, их не было на этой окраине – должно быть, руки у городских властей до того ещё не дошли. Что, впрочем, было на руку как ворам-форточникам, так и уличным грабителям.

Так и четверым мальчишкам.

Шинель Власа валялась на тротуаре около стены дома – стояло торчком на брусчатке твёрдое сукно, и в сумерках со стороны могло показаться, что кто-то присел у стены на корточки, поднял воротник и угрюмо смотрит на прохожих.

Которых на деле – нет.

А сам помор висел над той же брусчаткой на трёхсаженной высоте, опираясь носками сапог на узкий карниз и цепляясь кончиками пальцев за лепнину. Литвины казалось, что он ясно слышит прерывистое дыхание друга, и рвущийся из груди сдавленный стон. Кому и зачем это надо?! – внезапно подумал Глеб. – Ведь очевидно же, чего надо в этом доме Аникею. Вот крикнуть сейчас Власу, сказать, чтобы спускался, а потом… потом выложить как на духу всё, что знаешь.

Нельзя.

Не простят. Ни пан Адам Ежи, который вряд ли и помнит о существовании его, кадета Глеба Невзоровича, ни пан Олешкевич, который и привел его впервые в дом. Ни, тем более, не простит и он сам. Да и Янек… Ян Проспер Виткевич по прозвищу Валленрод, шляхтич из Пошавше, кабы знал – тоже вряд ли бы простил.

Поэтому Глеб помалкивал, то и дело кося взглядом на висящих на карнизе мальчишек – Яшка лез следом за Шепелёвым.

Вот они переводились через широкие, словно планшир фрегата, балконные перила, и остановились перевести дух. Потом Влас решительно полез дальше – с балкона к окну.

А Яшка, внезапно перегнувшись через перила, злобно прошипел в сторону Глеба:

– Ворон не лови, литвин! Гляди, куда велено!

Невзорович вздрогнул и отвернулся к пустырю на морском берегу (удивительно, и как его до сих пор не расхватали под мызы и особняки?!). Зло подумал про Яшку: «Погоди, гадючий выползок, увидимся ещё на узкой дорожке».

И чего таращиться на тот пустырь?

Ну увидит он, Глеб, какого-нибудь подвыпившего мастерового или загулявшего солдата. Ну свистнет. А потом что? Яшка и Влас будут прыгать вниз? С двух-то сажен на брусчатку? Ноги ломать?

Шляхтич вновь покосился на стену.

Влас висел уже у самого окна, невесть за что и держась руками – уж не за воздух ли? А Яшка, перевалившись до половины через перила балкона, придерживал помора за пояс обеими руками.