Не-доросли. Книга 3. Метель

Самое смешное, они оба понимали, что сорвись сейчас Влас – свалятся оба и грохоту будет порядком. Но касание даёт иллюзию безопасности.

Глеб передёрнул плечами и вновь уставился на запад, на пустырь. Затея с этим подглядыванием в окно и подслушиванием казалась ему все более и более отвратительной, но спорить с друзьями он не стал – лучше вместе хлебать тюремную баланду, чем врозь – райскую амброзию. Впрочем, им пока что тюрьма не угрожала. Равно как и амброзия.

Он не знал, сколько прошло времени, похоже, он даже забылся тяжёлой вечерней дремой, когда под веки, казалось, целыми ведрами насыпан песок, а голова кажется невыносимо чугунной. Внезапный резкий свист Грегори (Шепелев наблюдал за восточной стороной проспекта, там, где набережная Екатерингофского канала переходит уже в настоящую перспективу), а за ним и громкий, словно кричащий шёпот, вдруг хлестнули словно плетью:

– Полундра!

С шумом сорвался с карниза Влас, но Яшка не оплошал – намертво вцепился в форменный кадетский пояс бычьей кожи и, переведя дыхание, одним рывком втащил помора на балкон. И почти тут же подшиб его под колени, валя на пол балкона – скрыться за грубовато-простым каменным балясником.

Замерли оба, как мыши.

Глеб шарахнулся, вжался в подворотню, изо всех сил притворяясь деталью экстерьера здания. Этой, как её… кариатидой? нет, кариатида – это каменная девушка с грудями, которая балконы держит, а мужчина – теламон!

Вот теламоном и прикинемся, и наплевать, что поддерживать нечего. Да и не по чину доходному дому в Коломне иметь теламонов и кариатид.

Куда девался Грегори, Невзорович не заметил – Шепелев словно растворился в вечернем полумраке.

И только после того, как шляхтич затаил дыхание, ясно послышались шаги – звонко цокали по камню железные подковки солдатских сапог, скрипела кожа, пахну́ло порохом, маслом и давно не мытыми телами.

Солдаты.

Патруль.

Он прошёл всего в каких-то полутора саженях от Глеба – плясало на едва заметно ветру дымно-багровое пламя факела в руке офицера, и отблески его плясали в том же ритме на кончиках солдатских штыков на мушкетах, закинутых в положение «на плечо».

Патруль пошел в сторону пустыря, и Глеб страшным шепотом окликнул затаившихся на балконе Власа и Яшку:

– У нас мало времени! Скоро они пойдут обратно! Либо слезайте, либо сидите как мыши под веником!

В ответ наверху послышалась невнятная возня, потом по водосточной трубе, издавая невероятный лязг и треск (хорошо, что патруль был уже далеко и ничего не было слышно), съехали сначала Влас, а потом и Яшка.

– Бежим! – таким же громким шёпотом велел вынырнувший из темноты (и где только прятался?!) Шепелёв.

Остановились только на Канальном мосту. Часто дышали, стараясь замедлить колотящиеся в горле сердца, Яшка прислонился к перилам, вцепился в них пальцами.

– Давненько… я так… не бегал, – в три приема выговорил он.

За Мойкой серела в светлой осенней питерской ночи громада Новой Голландии. Кирпич, гранит, дорические колонны – всё это сейчас было неразличимо, сливалось в одну серую громаду, излучающую сумрачную мощь.

Невзорович покосился на Власа – помор часто дышал, лицо его было сумрачным, почти угрюмым – неяркого света масляных фонарей хватало, чтобы это разглядеть. Он словно решал про себя какую-то сложную задачу, условие которой его ошарашило только что.

Возможно, так оно и было. Невзорович с трудом подавил кривую усмешку – острое желание в очередной раз сказать с кривой ухмылкой: «Да нет никакой загадки, Власе!» опять овладело им.

Нет.

Надо молчать.

Закон карбонариев – тишина[2].

– Ну что там? – жадно спросил помора Шепелёв. – Видел брата?

– Видел, – странно замедленно подтвердил Влас. – Был он там.

– И что там было? – всё так же настырно спросил Грегори. – Гулящие девки?

Влас вдруг вздрогнул, словно приходя в себя, мрачно глянул на друзей, потом на Яшку, который старательно делал вид, что его все это не касается – методично набивал и раскуривал трубку, а сам время от времени нет-нет, да и насмешливо щурился в сторону кадет («Тоже форточники, ни добычи, ни чего-либо ещё, бежали от первого патруля!»).

– Потом, – сказал Влас решительно прямо в изумлённые лица друзей. – Всё расскажу, но потом. Мне надо сначала с братом поговорить об этом.

4

Кирпичные ступени крыльца были глубоко выщерблены посредине – почти сто лет по ним шаркали ногами хозяева, жильцы и посетители. Скромный флигель – красный кирпич, черепичная крыша, три стрельчатых окна. Влас не впервые приходил к брату и давно перестал приглядываться к дому, в котором жил Аникей.

После памятного лазания по карнизу прошла целая неделя.

Перебежать мост через Неву до развода они успели. Мало того – успели и до обхода. Когда дежурный офицер (а дежурил, по счастью, добрейший Ширинский-Шихматов) заглянул в спальню, все трое уже лежали под одеялами и старательно жмурили глаза. Лежали они в постели, правда, прямо в мундирах и панталонах, но князь, скользнув по спальне беглым взглядом, ничего не заметил.

Повезло.