Не-доросли. Книга 3. Метель

Влас на мгновение приостановился на верхней ступени крыльца, разглядывая глянцево-чёрную, словно эбеновую, дверь и подвешенный рядом с ней литой дверной молоток. По старинке жили хозяева флигеля, в котором квартировал Аникей. В Петербурге давно уже вошли в моду колокольчики на шнурках.

Пару мгновений Влас прикидывал, стоит ли постучать, но вспомнив, как ворчал в прошлый раз Аникей (слуги у мичмана Смолятина не было и дверь пришлось отворять самому), решительно взялся за бронзовую литую ручку в форме львиной головы. Дверь отворилась легко, без малейшего скрипа. Слуги у Аникея нет, но масла на смазку дверных петель мичман не жалеет. А может быть, это не он, а хозяева дома, – отметил про себя Влас, аккуратно прикрывая дверь за собой.

Язычок замка звучно щёлкнул и почти тут же откуда-то из глубины флигеля раздался голос брата:

– Кто там?! Митя?!

Митя, как же, – язвительно и с лёгкой обидой подумал Влас, мягко ступая по рассохшемуся паркету – ореховые плашки не простили неосторожности и мгновенно запели под ногами на разные голоса. Влас поморщился и досадливо отозвался:

– Я это, Аникей!

– Влас?! – слышно было, как мичман Смолятин рывком встал и шагнул к двери, и кадет Смолятин торопливо шагнул навстречу.

Дверь в гостиную (одно название, что гостиная, меньше шести квадратных сажен!), узкая и без створок, косяки поцарапаны неуклюжей починкой, краска давным-давно вспучилась пузырями и облезла от приморской сырости. Влас остановился в проёме, бросил взгляд туда и сюда.

Понятно, что брат ждал не его, а какого-то Митю. Завалишина, небось, – догадался Влас. Обшарпанное кресло в углу, рядом с ним – продавленный диван с вытертой узорной обивкой, когда-то ало-золотой, теперь – бледно-серой с оттенками. На невысоком столике около дивана небрежно брошена распахнутая «Северная пчела». На полках открытого шкафа – книги. Шагрень, вытертая кожа, серая и жёлтая, полустёртая позолота на переплётах.

– Проходи, проходи, – несколько суетливо сказал Аникей, широко поведя рукой в сторону дивана – он сам с него и встал только что. – Молодец, что зашёл! А я вот тут новости читаю…

– И что пишут? – спросил Влас, ломая голову, с чего начать разговор. Он примостился на край дивана, облизнул губы.

– Да что… всё по-прежнему. Греки режутся с турками… – перечислял старший Смолятин скучающим голосом, упав в кресло и закинув ногу на ногу. – Адмирал Миаулис напал на флот капудан-паши около Патраса, в Морее и Кандии чума, про Колокотрониса болтают, будто он примирился с турками… Ибрагим-паша высадился под Наварином, Решид-паша вторгся в Пелопоннес…

– Я всё знаю, Аникей, – брякнул Влас в лоб, не найдя ничего умнее.

Мичман смолк резко, словно поперхнувшись, несколько мгновений разглядывал брата, словно пытаясь понять, что Влас имеет в виду.

– Что, вправду всё? – попытался пошутить он. – Может, тогда скажешь, турки победят или греки?

Влас досадливо дёрнул щекой, раздражённый шуткой брата – она показалась кадету глупой и детской. Впрочем, Аникей и сам что-то понял и спросил сумрачно:

– Пояснил бы, что ли? Что это – всё? А то ты сказал и слишком много, и слишком мало…

– Ты – карбонарий, – утвердительно и без малейшего сомнения сказал Влас, впиваясь взглядом в лицо брата.

Несколько мгновений длилось тягостное молчание, потом Аникей опять попытался неловко пошутить:

– Так я вроде ж не итальянец… в Неаполе, Венеции и Риме не бывал…

Влас опять досадливо дёрнул, на этот раз – плечом.

– Какая разница, – бросил он. – Карбонарий, этерист, эксальтадо[3]… Гульельмо Пепе, Рафаил Риего, Александр Ипсиланти… Не придирайся к словам, ты всё прекрасно понял.

– Ладно, – вздохнул Аникей, откинулся на спинку кресла, обхватил руками колено. глянул на младшего испытующе и чуть удивлённо. – Рассказывай. С чего ты взял, откуда такие догадки…

– А потом я вечером влез на балкон и подслушал, – закончил Влас устало. Рассказ получился долгим – Аникей дважды наливал из графина воды и себе и младшему брату – сохло в горле.

– Подслушивать нехорошо, – укоризненно сказал Аникей, и Влас почувствовал, что краснеет.

– Нехорошо, – признал он, опустив на миг глаза. Но почти тут же снова вскинул голову. – Но я не жалею.

– И что же ты услышал? – в голосе мичмана Смолятина явственно лязгнуло железо.

– Да почти всё, – сознался кадет Смолятин. – И что многие офицеры с вами. И что выступить вы собираетесь следующим летом, когда большие манёвры будут. И что государя…

Он не договорил – Аникей метнул на него такой грозный и пронизывающий взгляд, что кадет невольно поперхнулся.

– Помалкивай про то! – прошипел Смолятин-старший. – А не то голова на плаху. И не только твоя или моя.

– Понял, – чуть побледнев, спокойно сказал Влас. – Только если ты такой осторожный, то не стоит держать в шкафу на полке в открытую то, что тебя может привести за решётку.

Он одним движением оказался около шкафа, коротким толчком руки выбил из ряда потертую книгу, повернулся к Аникею и нараспев произнёс:

– «Путешествие из Петербурга в Москву», сочинение господина Радищева.

Аникей на мгновение смутился.