Через несколько мгновений Грегори понял, что за движениями Глеба следит не только он. Мсье Франсуа, глядя на литвина, саркастически морщился. Точно так же он поглядывал и на тех, кто слишком уверенно брал клинок, отталкивая таких, как Влас. Француз словно думал, что их теперь придётся переучивать. Возможно, он именно так и думал. Возможно, он был совершенно прав.
Наконец, литвин выбрал – у него в руке была почти такая же сабля, как у Грегори, только чуть шире и чуть короче. Шагнул в сторону от стоек, замер рядом с Власом.
Рыжие Данилевские выбрали шпаги, тоже одинаковые – длинные, с фигурной гардой – видно было, что близнецы уже держали их в руках ранее.
Когда в зале, наконец, стихли щепотки и вдоль стены выстроился ряд вооруженных мальчишек, мсье Франсуа ещё раз оглядел кадет, брезгливо выпятив губу, и велел половине перейти к противоположной стене – наугад тыкая то в одного, то в другого рукой. «Вот ты, ты, ты и ты…». Так и оказалось, что Грегори остался на месте, а Влас и Глеб оказались напротив него. Случайный выбор француза только подчеркнул раскол среди друзей. Шепелев на мгновение ощутил на языке горечь. Только на мгновение, а потом его вдруг захлестнула злость.
Пусть так.
Будем считать, что и не было ни прошлогодней драки на Обводном канале, ни стычек с
А он не верил, что такое бывает.
Значит, бывает.
Он на мгновение глянул на них, на Глеба и Власа, поверх клинка сабли, словно представляя, как сойдется с ними в бою. Представил. Вспомнил свист сабли, рассекающей воздух, вспомнил, как сочно чавкает под клинком зелёная плоть лозняка.
Шепелеву вдруг стало муторно.
Неужели придется?!
Не хочу!
Но что делать, если придется? Ведь они и в самом деле хотят примкнуть к карбонариям! «Ах! боже мой! он – карбонари!» – вспомнилось прочитанное весной. Книга ходила по рукам гардемаринов и кадет, допущенная цензурой, но не вполне одобренная корпусным начальством. Крамолы в ней не было, но к выходу на сцену государь ее не одобрил, поэтому и адмирал Рожнов, и офицеры, кто поумнее, делали вид, будто не знают о том, что читают воспитанники.
Ужас, с которым эту фразу воскликнул Фамусов, тогда, весной, показался Грегори смешным. Сейчас смешно ему уже не было.
Присяга – не пустые слова.
Он встретился взглядом с Власти и литвином – они смотрели на него с сожалением и досадой.
Значит, им тоже не всё равно! – вспыхнула надежда в душе.
И как раз в этот миг голос француза рванул воздух:
– En garde!
Впрочем, сойтись клинок к клинку им не пришлось.
Никому не пришлось.
Мсье Франсуа прошёлся между рядами вооруженных воспитанников, оглядел каждого, отмечая про себя, кто как держит эфес, затем начал вызвать каждого и требовать, чтобы тот показал, что умеет. После десятка-другого движений останавливал, каждый раз роняя какие-то слова – всякий раз язвительные. Его послушать, так никто в России не умеет толком фехтовать, с внезапно прорезавшейся злостью подумал Грегори, слушая слова француза.
И вздрогнул, услышав своё имя:
– Le cadet Шепелёв, s'il vous plaît![3]
Привычно свистнула сабля, Грегори рубанул раз, и два, провернулся, атаковал… и замер, остановленный окриком француза:
– Assez, cadet![4] – мсье Франсуа оглядел Шепелева с ног до головы и бросил, оттопырив губу. – Казак…
Так сказал, словно это было ругательством.
Впрочем, Власа он вообще остановил после первых же движений, молча махнув рукой.
Глеб тоже не удостоился доброго слова – его саблю француз остановил так же быстро, как и саблю Грегори.
– Польская школа, cadet. Это вам не карабелой с коня махать.
Все трое друзей (или всё -таки бывших друзей?) быстро переглянулись.
С одинаковой злостью.
А мсье Франсуа уже снова вышел на середину гимнастического зала, прошёлся, заложив руки за спину и стал так, чтобы видеть одинаково оба ряда.
– Сегодняшний урок нужен был только для того, чтобы я увидел, что вы умеете и к какому оружию привыкли, – почти не ломая русской речи (удивительно было бы после стольких-то лет службы в русской армии) провозгласил фехтмейстер. – Выбранное вами оружие вы сдадите обратно до следующего года. Учиться со следующего занятия все будете на одинаковом!
Он шагнул вперёд и остановился около Власа. Прикоснулся кончиками пальцев к его рапире.
– Вот на таком! Рапира – основа фехтования, это благородное искусство, а не махание саблей, как делают ваши казаки или польские уланы.
Грегори ощутил, что его уши и щёки заливает огонь. Покосился на друзей – Глеб был не менее красен.
– Хотя и прежние ваши навыки, смею надеяться, не пропадут даром! – закончил француз, и в этот миг за дверью зарокотал барабан.
Конец урока.
3