Не-доросли. Книга 3. Метель

Лёве сидел в пустой спальне, примостившись около подоконника в позе, которая кому-нибудь непривычному непременно показалась бы невероятно неудобной – откинулся на простом, едва ли не кустарном стуле назад как можно дальше (наброшенный на плечи распахнутый мундир свисал почти до самого навощённого пола, забросил ноги на подоконник (десять розог, если увидит офицер) и примостил на коленях толстую книжку. Мекленбуржец неторопливо пробегал глазами одну страницу за другой, то и дело останавливаясь, чтобы что-то обдумать – в эти мгновения он поднимал голову вверх и как-то странно смотрел на потолок, словно пытался что-то на нём разглядеть. Но на старательно побелённых за лето досках нельзя было разглядеть даже ни одного сучка, трещинки или развода древесных волокон, не то, чтобы какого-то знака. Однако Лёве, посмотрев некоторое время (взгляд его при этом становился каким-то отрешённым, словно он слышал какие-то голоса, а вот пенсне в черепаховой оправе, наоборот, весело поблёскивало), чуть вздрагивал и снова переводил взгляд на чуть пожелтелые от времени страницы. Рядом с локтем мекленбуржца на широком подоконнике лежала записная книжка с брошенным наискосок хардмутовским карандашом «Кохинур» – похоже, Лёве не просто читал, но и выписывал что-то для себя, сохранял на память.

Дверь отворилась, не скрипнув, и Грегори, настороженно озираясь, пролез в спальню. Не хотелось никого видеть, тошно было на душе. В спальне почти пусто – хорошо. Не совсем пусто – плохо. Но Лёве уже поднял голову, встретился взглядом с Грегори, и кадет Шепелёв постоял на месте, покачался с пятки на носок, усмиряя рвущуюся из души тоскливую злость.

Впрочем, мекленбуржец, видимо, что-то почуяв, тут же снова уткнулся в книгу. Сделал вид, что его тут нет, от чего Грегори вдруг разозлился ещё больше, хотя уж кто-кто, а фон Зарриц-то точно был ни в чём не виноват.

– Что это ты там читаешь? – спросил он нарочито грубо и чуть прикусил губу – снова от злости, теперь уже на себя самого.

Фон Зарриц глянул косо и чуть насмешливо, словно отлично понимал, что творится на душе у Грегори, и только молча захлопнул книгу и кивнул на неё – смотри, мол, что, глаз нет?

Плотная коричневая кожа переплёта – видимо, кто-то, ветхости ради, переплёл старую книгу заново. Выцветшая и полустёртая позолота славянской вязи. Едва читаемые буквы словно шёпотом говорят – давно дело сделано.

Грегори чуть дёрнул щекой, не в силах ничего разобрать на переплёте, перевернул крышку и на титульном листе в лицо бросились буквы на пожелтелой от времени бумаге. «Повѣствованiя Иродота Аликарнасского, книга 1. Перевелъ Андрей Нартовъ. Печатано въ Санкт-Петербургѣ при Императорской Академiи Наукъ, 1763 года».

– Ого, – сказал Грегори, чувствуя, как брови медленно лезут на лоб, а вся злость мгновенно куда-то улетучивается. Об этой книге он уже слышал от своего учителя Хохлова, да и здесь, в корпусе, в классах, упоминали «отца истории» не раз. – Откуда взял такое?

– Корпусная библиотека – настоящий кладезь премудрости, – довольно и вместе с тем с плохо скрытым ехидством ответил Лёве. – Если знать, что и где искать, то многое можно найти.

– Ну ищет-то положим, Креницын, – заметил Грегори, всё не выпуская книгу из рук. – Ему и знать, где искать…

– А вот и нет – всё так же довольно ответил Лёве, чуть косясь на книгу – видно было, что ему смерть как хочется вытащить её у Гришки из рук и снова читать, но он не решается. – Он мне позволяет самому в хранилище заходить, поискать книги.

Грегори вытянул губы трубочкой, словно хотел присвистнуть, но в последний момент сдержался – негоже под кровлей-то. Глянул на мекленбуржца уважительно – похоже, фон Зарриц незаметно для остальных успел попасть к суровому библиотекарю в фавориты. Да и немудрено, целыми днями-то в библиотеке пропадая.

– А ты и впрямь не туда учиться пришёл, Лёве, – задумчиво процедил он, листая книгу и бездумно разглядывая заголовки. «Книга первая. Клио». «Книга вторая. Эвтерпа». «Книга третья. Талия». «Книга четвёртая. Мельпомена». «Странные названия», – подумал Грегори мельком и повторил вслух. – Не туда. Точно.

Мекленбуржец молча кивнул и уже увереннее взял книгу из рук Шепелёва. Захлопнул и бросил на подоконник, поверх записной книжки, случайно сбив карандаш – тот покатился по полу. Лёве стремительно наклонился следом, а когда выпрямился, Грегори уже вертел в руках записную книжку. Мекленбуржец чуть покраснел и сделал движение, словно собираясь выхватить книжку у Шепелёва из рук, как только что взял Иродота. Но отчего-то не решился.

– Выписываю вот… интересное… для себя – сбивчиво пояснил Лёве, приглаживая чуб.

– Можно? – Грегори, не дожидаясь разрешения, перелистнул одну страницу, другую. В глаза бросилось выписанное аккуратным, твёрдым почерком.