Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Слово «кортик» словно подстегнуло кадета, и он даже сделал полшага вперёд.

– Пётр Михайлович… господин адмирал… ваше высокопревосходительство…

– Ну-ну, не частите, кадет.

– У меня есть кортик, – выдохнул Грегори. – Я его нашёл на разбитом пароходе после наводнения… нельзя ль, чтобы меня именно этим кортиком посвящали в гардемарины?

Он снова шагнул вперёд, оказался рядом с письменным столом адмирала и положил свою находку на зелёное сукно столешницы.

Офицерский кортик. Медные кольца и чёрная, выцветшая и вытертая от времени кожа ножен, витая крестовина и рукоять с костяными щёчками.

– Глеб Невзорович! – раздался возглас адмирала, и Грегори очнулся от воспоминаний. Оказалось, что он пропустил большую часть посвящений – адмирал добрался уже до буквы «Н». Шепелёв покосился на Иевлева – кузен помора сиял, сжимая в руке кортик, и Грегори невольно ему позавидовал. Ему-то ещё ждать приходилось, пусть даже несколько минут всего, а всё-таки ждать.

Лёве тоже уже получил кортик, но смотрел спокойно и сдержанно – чувствовалось, что для него это посвящение не так важно, как к примеру, для него, Шепелёва.

А Невзорович?

Литвин вздрогнул, его лицо пошло неровным, рваными пятнами румянцем, похожим на чахоточный. На мгновение Шепелёву показалось, что вот сейчас, ещё через миг, Глеб поворотится и убежит, всеконечно погубив тем самым свою карьеру (да и воспитателя своего заодно… как там его – Миколай Довконт?). Только на мгновение. В следующий миг Невзорович справился с собой и шагнул из строя. Без порыва, словно бы и с ленцой даже – совсем чуть-чуть, чтобы у офицеров не возникло повода придраться к недостаточному усердию.

Подошёл к адмиралу, принял из его рук кортик – самый обычный, новенький, такой же как и у всех, кто принял кортики до него. Чуть коснулся губами стального лезвия.

Грегори чуть слышно вздохнул с облегчением.

Ну всё, Невзорович, теперь как ни крути, как ни кривись, как ни вздыхай о великой «Речи Посполитой от моря до моря», а будешь ты русским морским офицером. Присяга есть присяга.

Литвин воротился в строй, замер рядом с Шепелёвым, лицо его было непроницаемо, словно та африканская маска в директорском кабинете.

– Александр Поццо-ди-Борго!

– Валериан Хадыкин!

С каждым именем Грегори чувствовал, как у него пересыхает в горле.

И, наконец:

– Григорий Шепелёв!

Сразу зашумело в ушах, паркет мягко качнулся под ногами. Грегори вытянулся в струнку, отчеканил пять шагов – позавидуй, Георгий Данилевский! – и оказался прямо перед адмиралом.

Пётр Михайлович несколько мгновений смотрел на мальчишку (совсем так же, как тогда в кабинете, когда нахальный кадет обратился к нему с просьбой, на которую директор, кстати, не ответил ни «да», ни «нет», хотя и кортик тоже у себя оставил).

– Григорий Шепелёв, сим присуждаю вам чин гардемарина!

На ладонях адмирала лежал кортик.

Офицерский кортик. Медные кольца и чёрная, выцветшая и вытертая от времени кожа ножен, витая крестовина и рукоять с костяными щёчками.

Его, Грегори, кортик, с парохода!

Кадет осторожно перевёл дух, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Ишь, всегда насмехался над торжественными моментами, а вот на тебе ж – сам едва сырость не пустил.

Дрогнувшими руками Грегори принял кортик из рук адмирала, прикоснулся губами к холодной стали, чувствуя, что теперь этот кортик у него только если с кровью вместе возьмут.

Хоть кто.

Турки, шведы, персы, англичане, французы… да хоть и своё родное начальство.

С жизнью вместе.

2

Боммм!

На колокольне собора печально и протяжно ударил колокол, гул раскатился по крепостному двору, волнами прибоя накатывая на низкие стены – вот-вот перехлестнёт через них и канет в невскую серую воду.

Дмитрий вздрогнул и поднял голову, словно хотел разглядеть на колокольне звонаря. Не разглядел, конечно. Да и для чего? Если только позавидовать, что с колокольни видно далеко за стены крепости – и Стрелку, и Зимний дворец, и Медного всадника. И наверное, даже синий купол Никольского собора.

Бомммм!

Сквозь густые серые облака тускло просвечивало солнце едва заметным белым пятном.

Завалишин дёрнул плечом, поворотился и тоскливо взглянул в сторону стоящих кучкой товарищей.

Товарищей ли?

Их вывели на прогулку разом семерых, вот только кто из них ему истинный товарищ? Вон как смотрят, словно съесть хотят.