Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Съесть не съесть, а только глядели арестованные на него и вправду так, словно только он один и виноват в том, что они находятся тут, а не они сами. Не они затеяли заговор, не они вопили на каждом углу, что убьют государя, не они между попойкой и блядюшником составляли списки и политические программы, тут же забывая их под кроватью случайной подруги, не они придумали закон об освобождении крестьян без земли, не они устроили вместо решительных действий бестолочь на Сенатской четырнадцатого декабря, не они вчетвером пыряли штыками и шпагами своего боевого командира, не они стреляли в спину генералу, славному легендарной храбростью и бескорыстием.

Не они.

Несколько мгновений Дмитрий выбирал, не подойти ль к кому, и наконец приметил, что Аникей Смолятин стоит чуть в стороне от остальных.

– Здравствуй, Аникей…

– Здравствуй, Митя, – мичман шевельнул в ответ тонкими бледными губами. Покосился на остальных арестованных, они ответили дружными неприязненными взглядами, словно связав воедино Аникея с Дмитрием.

Смолятин вздохнул, потупился.

– Плохо дело, Митя, – едва слышно сказал он. – Знаешь ли, что про тебя говорят?

– Да как не знать, – Завалишин ответил на неприязнь, которая прямо-таки висела в воздухе, презрительным взглядом. – Небось, болтают, что фискал?!

Аникей, прикусил губу, кивнул.

– Я в это не верю, – сказал он, отводя глаза. В уголке глаза блеснула слезинка.

Лейтенанту стало тошно. Он и вправду уже слышал, что по крепости между арестованными бродят такие слухи. Как будто на них надо фискалить – каждый на следствии добровольно выложил всё, что знал… а кто-то – и то, что не знал тоже. Завалишин уже в который раз пожалел, что связался с этой компанией – впору в монастырь от них уйти.

Взгляд Завалишина в который раз упал на продолговатую плоскую грядку камней. Могилу княжны Таракановой. Аршин в ширину, три аршина в длину, три вершка в высоту. На мгновение ему опять стало не по себе.

Ну уж нет.

Не дождётесь.

Он насмешливо улыбнулся:

– Ничего, недолго им меня терпеть осталось, скорее всего, – процедил лейтенант.

– Что, скоро суд? – в глазах Аникея стыло что-то странное, вроде надежды.

– Я прошение подал, – усмешка Завалишина стала сардонической. – Чтоб меня отправили в ссылку в монастырь какой-нибудь, в Тобольскую губернию…

– Чегоо? – ошалело протянул Аникей и даже чуть отступил, смерив лейтенанта с ног до головы недоверчивым взглядом. – Ты – в монастырь?!

Он звонко расхохотался, на мгновение разогнав общее уныние во дворе крепости. Остальные арестованные неприязненно покосились на него и на Завалишина, только отчуждения вокруг двоих флотских стало ещё шире.

«Плохо дело, – подумал Завалишин мельком. – Так они пожалуй, уверятся, что я и вправду фискал, да и на Аникея…»

Додумать он не успел.

На крепостной двор под цокот подков по брусчатке неторопливо вкатилась коляска, часовые у распахнутой двери в равелин дружно сделали «на караул». Откинулся кожаный верх коляски, в ней выпрямился и неуклюже шагнул на подножку коренастый седой генерал.

Александр Яковлевич Суки́н.

Генерал-адъютант (произведён пятнадцатого декабря тысяча восемьсот двадцать пятого года).

Комендант Петропавловской крепости.

Сенатор, член Государственного совета и Верховного уголовного суда по делу о мятеже четырнадцатого декабря.

Генерал, прихрамывая на деревянную ногу (французское ядро под Фридландом – командир Елецкого мушкетёрского полка, Георгий третьей степени и золотая шпага с бриллиантами «За храбрость»), спустился на мостовую, оглядел вверенное ему хозяйство, встретился глазами с неприязненными взглядами арестованных (такими же, какими они глядели и на Завалишина), едва заметно усмехнулся (так же, как и Завалишин). Молча повернулся, поправил бикорн (из-под него высунулись коротко остриженные седые волосы), поднялся на плоское крыльцо (часовые сделали «на караул») и, чуть нагнувшись, пролез в дверь.

«Сейчас всех разгонят по камерам» – уверенно подумал Завалишин. Почти сразу же после этого из приёмной во двор выскочил дежурный офицер, быстро оглядел арестованных.

– Стража! – хрипло каркнул он. – Всех – по камерам! Господ арестованных Завалишина и Смолятина – к коменданту!

Сводчатые потолки, старый кирпич с потеками сырости и белыми разводами, дымный чад факелов и неровные рваные тени на стенах. Непроницаемые лица гвардейцев – и их же любопытные взгляды.

Привычная дубовая дверь в приёмную коменданта, окованная железными полосами, за два месяца надоела Завалишину до оскомины. Однако ж куда деваться…

Часовой около двери застыл неподвижной статуей. А глаза живут, прямо-таки поедом едят!

Дежурный офицер распахнул дверь, пропустил лейтенанта и мичмана, прошел в приемную сам.

– Ваше высокопревосходительство, господа арестованные Завалишин и Смолятин по вашему приказанию доставлены! – офицер звонко чеканил каждый слог, его голос отдавался эхом в углах пустой комнаты.