Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Ты вот что, Гриша, – сказал, наконец, Матвей Захарович. – Я смотрю, ты всё средь крестьянских ребят вьёшься…

– Это плохо, батюшка? – Грегори вдруг удивился тому, что в его голосе отчётливо звякнул какой-то вызов. Видит бог, он хотел просто спросить. По-сыновнему.

Отец не рассердился.

– Может быть и нет, – всё так же задумчиво сказал он. Голова его полностью исчезла в дымном облаке, запах табака щекотал ноздри и царапал горло, и Гришка едва сдерживался, чтобы не раскашляться. – Может быть, и нет. Плохо другое.

– Что же, батюшка?

– Я ведь не слепой, Гриша, – голос отца внезапно похолодел, хотя он и не шевельнулся – это Грегори видел даже сквозь дым, который начал редеть и вытягиваться в окно длинным хвостом. – И отлично знаю, что ты не столько к приятелям своим липнешь, с которыми сады купецкие тряс в прошлом, сколько к Маруське Плотниковой.

Гришку словно кто-то макнул лицом в крапиву – щёки разом взялись огнём. Совсем как вчера утром, при разговоре с нянькой.

Как?

Как отец проведал о том?! Откуда?

Не иначе донёс кто!

Но кто и что донёс?

Впрочем, кто донёс – понятно! Савка!

И вспомнилось – тот взгляд в спину, около сирени, когда они целовались с Маруськой, прежде чем пролезть дыру в заборе. Такой взгляд, что будь глаза пистолетами – не жить бы барчуку Грегори. Кто-то следил, кто-то ждал, что будет дальше. И потом доложил.

Кто?!

Гришка вдруг сел на кровати, поражённый ясной мыслью.

Савка! Больше некому!

И что теперь? Идти к нему драться? Глупо будешь выглядеть, барич – драться на равных с мужиком. Ещё глупее, что тогда уж точно всё село будет знать с чего – мало того, для соседей посмешище будет. Такие слухи расходятся быстро.

Очень быстро.

«Он, – окончательно уверился Грегори. – Он следил за нами с Маруськой! Он и языком трепал, родителям про то рассказал! Ну – не дай бог иным кому язык распустит, а то ворота дёгтем мазать возьмётся! Глотать ему тогда свои лапти несолёными-неварёными! Жрать насухо без запивки!»

Грегори откашлялся, собираясь что-то (убей бог, сам не знал, что!) сказать, поднял голову и вдруг встретился глазами с отцом. Матвей Захарович глядел на него в упор, опустив трубку, дымок сочился из неё тонким шлейфом.

– Да, сын, я про твою страсть к этой холопке, – процедил Матвей Захарович, и Гришка невольно сглотнул. Похоже, отец знал всё. Ох, Савка, Савка… не зря ты вертелся на площади и у лавки – вроде как отцу своему помогал, да… – В целом, ничего страшного в этом нет… (от рассудительного голоса Шепелёва-старшего барича даже слегка замутило) ну переспал с холопкой и переспал… с кем не бывает, кто богу не грешен… тем более, что девка и вправду чудо как хороша.

Грегори выпрямился, встал с козетки, сжимая кулаки.

– Не горячись, сын, – голос Матвея Захаровича вдруг загустел, похолодел, в нём звякнул лёд. – Сядь и послушай меня!

Несколько мгновений они мерили друг друга взглядами, потом Грегори, наконец, разжал кулаки и сел.

– Я её люблю, – пробормотал он невнятно.

– Ну да, – кивнул отец, откидываясь назад и снова пуская кольца дыма. – Любишь… стало быть, из любви жить хочешь.

Грегори потерянно кивнул – все слова, которые рвались сейчас с языка, вдруг показались ему какими-то смешными и жалкими.

– Оно бы всё ничего, сын, – опять тихо сказал отец. – Но ведь ты же на ней не женишься. Какая тогда тебе карьера, какое адмиральство? Подумай…

Грегори открыл рот, и вдруг задохнулся – не хватало воздуха, на язык не шли слова. Отец был прав, бесконечно прав.

– Но… – выдавил недоросль, кляня и презирая себя за косноязычие, нерешительность и нехватку слов.

– Хорошо, – неожиданно покладисто сказал Матвей Захарович. – Тогда так. Первый вариант. Ты навсегда (он мягко, но тяжело надавил голосом на это «навсегда») забываешь про эту… Марусю и едешь в корпус. Заканчиваешь его, становишься офицером, потом капитаном, потом адмиралом. Второй вариант. Ты женишься на этой крестьянской девчонке. Но тогда забудь – о корпусе, о наследстве. Будешь крестьянином. Вольную я ей, конечно, дам, и даже землю выделю… но не больше того. Будешь ни дворянин, ни крестьянин… ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Без моря и мечты, зато – с ней, с Маруськой. Через десять лет возненавидишь её и сопьёшся или пулю в лоб себе пустишь.

Отец хлестал словами наотмашь.

– Но граф Шереметев… – вякнул Грегори и тут же смолк под ледяным взглядом отца.

– Да, граф Шереметев женился на Прасковье Ковалёвой, – кивнул согласно Матвей Захарович. – На своей крепостной, да. Слышал. Но ты – не Шереметев, ибо не граф. А она – не Ковалёва и тем более, не Жемчугова.

Грегори спрятал лицо в ладонях и молчал. Отвечать было нечего. Щёки пылали, глаза щипало слезами. Гришка молчал, сражённый отцовской правотой.

– Помни про то, сын.

Помню, отче.

Хоть и не хочется помнить ничего такого.

[1] Черемисы, черемиса, черемись – марийцы.

[2] Гренада – ручная граната.

Глава 13. Крамольная кровь

1

Над Белым морем медленно догорал нежаркий летний день. Солнце висело низко над окоёмом, длинные косые тени вытянулись поперёк палубы, невидимо плясали на плоских волнах.